Книга Алмазы Карибского моря, страница 40 – Михаил Шторм

— Да, Джейн умница, — согласился Быков. — Без нее я бы пропал.

— А я, выходит, просто так рядом болтался? — обиделся Шовкун. —  Не пришей к руке рукав?

— Без тебя я бы тоже пропал, Петро.

Беседуя, они остановились метрах в двадцати от Джейн, чтобы не разбудить ее своими голосами.

— Нормальные люди должны выручать друг друга. — Шовкун пожал плечами. — Быть заодно. Иначе нас скоро вообще на земле не останется.

— Думаешь, плохих людей больше, чем хороших? — спросил Быков.

— А как же, — удивился запорожский философ. — Если бы наоборот было, то разве мы до такого дошли бы? Катастрофы бесконечные, войны, эпидемии и прочие напасти. Там от голода мрут, там от дыма задыхаются, там радиация выше крыши. Это отчего, скажи мне, Дима? Оттого что людей добрых и умных много? Ну скажи. Только не поверю я тебе. Факты свидетельствуют против.

— Что-то у тебя мрачно все получается, Петро. Не может быть, чтобы все было так плохо. Добро всегда побеждает. Не сразу, правда. Но в конечном итоге. По большому счету.

— В том-то и дело, что не сразу. Пока добро раскачается, так зло успевает в лагерях смерти миллионы уморить. Это ты называешь победой? — Шовкун саркастически хмыкнул. — Нет, Дима. Я достаточно на свете пожил, чтобы утверждать: дураков и сволочей вокруг больше, чем тех, кого можно отнести к числу порядочных людей. Возьми нашу компанию. Когда мы отплывали, нас было двенадцать. Ты, я и Джейн — получается трое. Соотношение четыре к одному. Как тебе такая арифметика?

— Почему я должен считать нас хорошими, а остальных плохими? — возразил Быков, скорее, из духа противоречия, чем из любви к истине.

— А ты считаешь иначе? — криво усмехнулся Шовкун. — Ладно, можешь не отвечать, чтобы не кривить душой и не выкручиваться. Расскажи мне лучше, куда подевалась вся эта свора? Готов спорить, они тут какую-то подлянку затевают.

— Похоже на то, Петро. Рано утром Майкл отправился куда-то туда. — Быков махнул рукой. — Он явно не хотел, чтобы дружки увидели его. Спешил и крался.

— Шел по дороге? — деловито спросил Шовкун.

— Нет. Через кусты и за холмы.

— Значит, вернется.

— Почему ты так считаешь?

— Если бы он торопился сбежать, то пошел бы дорогой.

Быков недоверчиво хмыкнул:

— Может быть, он боялся, что его догонят.

— Есть и другие соображения в пользу моей версии, — сказал Шовкун. — Он твои фотоаппараты не забрал. Скажи, он с вещами был?

— Только с рюкзаком, — припомнил Быков. — С почти пустым.

— Вот видишь. Почему не взял с собой ничего? Потому что не насовсем ушел.

— Если только ему не хотелось быть налегке. Чтобы идти быстро.

— Тогда бы он выбрал накатанную дорогу, как я уже говорил, — торжествующе заключил Шовкун.

— Ты у нас прямо Шерлок Холмс, — не мог не восхититься Быков.

— Элементарно, Ватсон. Полезли на маяк?

— Хочешь окрестности осмотреть?

— Почему бы и нет, —  согласился Шовкун. — Гляди, кажись, Максим возвращается. Проследим сверху, что он делать будет. И других заметим, как только появятся. Может, поймем, из-за чего весь этот сыр-бор.

— Мальчики боятся, что Майкл без них клад отыщет и не поделится.

— Тогда они просто дебилы. И Майкл тоже. Посуди сам, если даже карта существует, то какова могла быть ее точность в семнадцатом веке, а? Прикинь, Дима. И вот, пользуясь каракулями четырехвековой давности, кто-то рассчитывает с ходу выйти на нужное место. Тебе не кажется это полной чушью?

Они остановились возле башни, составленной из разноцветных бетонных колец, красных и белых. В стенах темнели беспорядочно размещенные оконные проемы. На белой поверхности отчетливо выделялись рыжие потеки от поржавевших скоб и накладок.

— Должны быть какие-то ориентиры. — Быков запрокинул голову, рассматривая маяк.

— Какие? — спросил Шовкун. — Какие такие приметы мог выбрать старшина Григорий Черный на безлюдном побережье? Дерево? Скалу? Остов разбитого корабля? Допустим. Но что от всего этого сохранилось сегодня? А? Не знаешь? То-то.

Поставив Быкова в тупик, Шовкун двинулся вверх по узким ступенькам, опоясывавшим башню двумя витками. Там была установлена двустворчатая железная дверь, выкрашенная в черный цвет. Шовкун отодвинул засов и открыл одну створку. Из башни пахнуло сырым цементом, кошачьей мочой и дохлятиной.

— Заходи скорее, — позвал Шовкун. — Пока Максим нас не засек.

Морщась, Быков переступил порог и очутился в затененном бетонном колодце. Пол был завален строительным мусором и выпачкан побелкой.

— Ремонт недавно был, — определил Быков.

— Белили, — согласился Шовкун, поднимаясь по лестнице первым. — И оконные рамы ставили. Видишь, пластик новехонький.

— Кто сюда мог забраться? В такое отверстие взрослому человеку не протиснуться.

— Дуло, небось. И птицы залетали. Или летучие мыши. Только представь себе, каково подниматься по этой лестнице, когда внутри чайки носятся. Особенно в темноте.

— Тут свет проведен, — заметил Быков. — Иначе как, по-твоему, маяк работал?

Они преодолели треть подъема и остановились передохнуть. Путь наверх пролегал по железным лестничным пролетам, составленным таким образом, что приходилось постоянно разворачиваться в обратном направлении.

— Поставили бы обычную винтовую лестницу, — проворчал Шовкун, недовольный таким инженерным решением.

— Ямайцы по-другому рассудили, — сказал Быков.

— Травы своей обкурились, наверное. Чего еще от этой публики ждать.

— Ты расист, Петро.

— Я реалист, — возразил Шовкун. — И люблю, когда все по уму сделано, а не тяп-ляп.

Они возобновили подъем. Во время следующей передышки Быков открыл одно окно и высунул голову наружу. Его взору открылись зеленые холмистые дали, прорезанные одинокой желтой дорогой. На площадке внизу стоял Максим и смотрел по сторонам, словно бы решая, чем заняться.

— Я вниз пойду, — сказал Быков. — Там Джейн одна.

— Она у нас на виду будет, — успокоил его Шовкун. — Давай поднимемся, раз уже сюда забрались.

Они преодолели еще несколько пролетов и очутились под стеклянным куполом, под которым был установлен мощный светильник, снабженный сложной оптической системой. К ней товарищи прикасаться не стали, чтобы не испортить что-нибудь. Вместо этого Шовкун толкнул оранжевую дверку и вышел на такую же оранжевую площадку, окаймляющую башню. Круглая метровая дорожка из рифленого железа была снабжена перилами, доходящими мужчинам до пояса.

— Голова кружится, — признался Шовкун. —  Я высоты боюсь.

— Ты держись, — сказал ему Быков.