Сущность оберегала «поводок» и дальше подпитывалась за счет моего друга. Я чувствовала, что он слабеет. Еще немного, еще несколько минут — и самоубийца поглотит его!
Я перешла в наступление. Заклятия лупили по когтистой твари, отгоняли ее от Артура. Чем женщина дальше, тем больше у меня шансов избавиться от связи. Сущность набрасывалась на меня снова и снова, натыкаясь то на кинжал, то на щит, шипела и в бессильной злобе царапала пол.
Я поглядывала на корзину в защитном круге. Резерв истощался, а там было зелье пополнения. Слабые заклятия тянули из меня силы быстрей мощных, которые я не могла использовать, чтобы не развоплотить Артура.
Очередной прыжок — когти призрака едва меня не достали. Я успела спрятаться за стул — он с треском лишился спинки. Но «поводок» я обрезала.
— Мира тебе, Артур! — не глядя в его сторону, бросила я.
Друг не заставил себя упрашивать и выскользнул в открывшееся для него окошко в защите. Самоубийца ринулась за ним. Арканом силы я обхватила ее за пояс, швырнула на пол.
— Э нет, милая. Не так быстро!
Теперь, когда не нужно было щадить Артура, я не стеснялась применять действительно болезненные заклинания. Призрак утратил звериные черты, стал собой — молодой, вполне привлекательной женщиной, не доносившей ребенка не больше месяца. Оранжевая скоба впилась в пол, удерживая духа за шею. Женщина извивалась и визжала, просила отпустить ее.
— Дай разрешение потревожить могилу, если хочешь, чтобы твоего сына отпели, — велела я.
— Нет, только вместе! — всхлипнула она.
Еще одна оранжевая скоба пригвоздила ее к полу за запястье.
— Нет! Вместе!
Скобы с треском вонзались в дерево, обездвиживая лодыжки и вторую руку. Я встала на колено рядом с прикованной к полу заплаканной женщиной.
— Твой ребенок не выкупит тебе счастливое посмертие. Мир так не работает, — вздохнула я, глядя ей в лицо.
По ее телу волной прошла дрожь. Женщина запрокинула голову, а когда снова открыла глаза, ими на меня глядела другая сущность. Древняя, многоликая, непостижимая.
— А должен, — иным голосом ответил призрак, в его глазах засияли алые искры. — Мать ведь может принести себя в жертву и купить дочери жизнь. Так, Кэйтлин?
— Это другое, — чувствуя, как холодеет сердце и начинают дрожать руки, резко возразила я.
— Это то же самое, Кэйтлин, — в голосе сущности слышались бархатные, ласковые ноты, которым хотелось внимать, которым хотелось верить. — Жизнь за жизнь, возможность получить счастливое посмертие. Это одного поля ягоды.
— Нет…
— Конечно, да, Кэйтлин.
В вязком, словно остановившемся времени я будто завороженная смотрела, как на губах женщины появляется улыбка. Именно ее я видела уже много раз на других лицах и в отражениях. И каждый раз все ближе…
— Ты ведь хотела бы изменить все? Хотела бы, чтобы твоя мать была жива?
Я промолчала. Бессмысленно врать сущности. Это ее только позабавит и покажет мою слабость.
— Думаешь, она счастлива видеть, какой ты стала? Леди некромант, — в голосе послышалась издевка. — Леди нищебродка.
Сердце пропустило удар.
— Ее жертва того стоила?
Перед глазами лицо мамы. Будто наяву почувствовала тепло ее руки на щеке, вдохнула аромат ее любимых духов с нарциссами, почти услышала голос. В горле комом встали слезы, дышать стало тяжело. Я крепче стиснула рукоять кинжала. Нужно привести себя в чувство!
— Ее жертва была проявлением любви! — сипло заявила я. — А это, — я небрежным взмахом указала на прикованное к полу тело, — эгоизм чистой воды. Что до смерти, что после! Покойся с миром!
Кинжал вошел в грудь призраку. Женщина от боли захлебнулась последним вдохом. Из открытого рта вырывался сдавленный стон, но я не слушала, читая заклятие-молитву. Вокруг меня дрожало золотистое марево — защита Альдина. Начиная от лезвия кинжала развоплощался призрак — сизые, пахнущие пеплом хлопья вздымались в воздух и таяли. Лицо женщины застыло серой маской, растрескалось, разлетелось шелухой.
Тяжело опираясь на ладонь и на вонзившийся в пол кинжал, я прислушивалась к ощущениям. Астральная сущность самоубийцы окончательно разрушилась. В комнате оставались еще клочки силы, но призраки ниже девятки не могут их использовать без приспособлений вроде курильниц.
Древняя сущность тоже пропала, хотя я ее точно не убила. Она сбежала из призрака раньше. Но чувства победы не было. Значит, я еще здесь не закончила.
Потянула носом воздух, принюхиваясь. Прищурилась. Красные искры все еще промелькивали в воздухе, но опасность не ощущалась. Лишь смутное беспокойство. Нужно бы восстановить резерв…
Я выдернула кинжал из доски. Осторожно, не совершая резких движений, встала. И встретилась взглядом со своим отражением.
Волной лежащие волосы, бледное лицо, пухлые губы и сияющие изумрудом глаза. Если бы не их цвет, я была бы копией матери. Это особенно заметно, когда волосы распущены. У нее были такие же густые, длинные, иссиня-черные. Сердце заколотилось от волнения, по спине пробежал холодок, но огромное, отразившее меня во весь рост зеркало манило, звало.
Ловушка… Я знала, что это ловушка, но искушение было сильней — я сделала к зеркалу шаг, еще один.
Чем ближе подходила, тем тусклей сияли глаза, тем мягче становилось их выражение. Вот они уже серые, и до мамы, отделенной от меня стеклом, остается лишь руку протянуть. И мне хочется это сделать, обнять ее. Снова чувствую себя десятилетней. Глупо, но так хочется быть с ней!
— Ты не виновата, что так случилось тогда, — мама улыбнулась. Голос звучал ласково, мягко. Именно таким я его помнила.
— Умом я это понимаю, — стараясь помнить, что это ловушка, ответила я.
— Мне жаль, что тебе последнее время нелегко, — рядом с мамой появляется отец. Не такой, каким был после ударов, а более молодой, подтянутый. — Это моя вина.
— Нет, не твоя, — жестко прервала я. — Ты был болен.
— Ах, Кэйтлин, девочка, — в голосе мамы столько сочувствия, столько любви…
Так хочется, чтобы это разговор был настоящим! Хочется верить, что все это происходит на самом деле…
Чувствуя, как слезы бегут по щекам, я в последний момент не повторила ее жест. Она положила руку на стекло, чтобы наши ладони хоть так соприкасались. И я бы хотела этого.
Но я помнила алые искры, голос и интонации древней сущности, всегда обращавшейся ко мне по имени. Я помнила улыбки призраков и отражений и знала, что, стоит мне коснуться зеркала, на лицах родителей появятся такие же.
Все обман… Обман. Как низко использовать моих родных! Как подло! Сущность знает, что мои утраты безвозвратные, и пользуется этим! Бьет по больному и всегда в те моменты, когда я истощила резерв и наиболее уязвима, слаба. В те моменты, когда мне больше всего хочется верить…
