Онлайн книга «В дебрях Атласа»
— Человек, спасший твою дочь от когтей льва. — Легионер… Михай! — воскликнул мавр, вздрогнув и устремив на сержанта горящие глаза. — С ним случилось несчастье? — Хуже того. Он в карцере, откуда выйдет только для того, чтобы явиться на заседание военного трибунала в Алжире; а ты знаешь, что судьи не нежничают с дисциплинарными. Мавр закрыл глаза, чтобы не выдать слишком явно испуга, и прижал к мощной груди ладони. Наконец он спросил: — Граф, стало быть, погиб? — А! Ты знаешь, что легионер граф? — Знаю. — Так лучше, и я начинаю кое-что понимать. Тайна разъясняется. — Он, стало быть, погиб? — еще раз переспросил мавр. — Наверное, если мы не спасем его. Но должен тебе сказать, Хасси аль-Биак, что столько же шансов за его спасение. Конечно, будет это не сегодня ночью и не завтра, но во всяком случае у тебя должны быть готовы два махари для него. — Ты не выдашь его? — За каким чертом я в таком случае пришел бы сюда? Ведь я стану помогать ему. — Удастся ему выломать решетку? А цепи? — Решетка уже сломана Для цепей постараюсь достать напильник. — Подожди меня пять минут. — Ты пойдешь разбудить Афзу? — Нет, зачем? Как я уже сказал, тебе ее нельзя видеть. — Ну, теперь я понял все, — пробормотал сержант, глядя вслед мавру, исчезнувшему в шатре. — Этот плут граф тайком женился на Звезде Атласа. А наш вахмистр мечтает взять красавицу себе в жены, да в придачу к ней верблюдов, баранов и, вероятно, не одну кубышку с золотом. Недурен вкус у графа. Не успел он докурить сигаретку, как Хасси аль-Биак вышел из шатра, неся в руке один из тех поджаренных ячменных хлебов, какие во всеобщем употреблении у арабов пустыни. — Ты приглашаешь меня пообедать? — спросил сержант шутя. — Сегодня невозможно, — ответил мавр. — Я хотел попросить тебя отнести этот хлеб графу. — Наш хлеб лучше твоего, и притом… Он вдруг умолк, взглянув на Хасси аль-Биака. Он заметил в темной корке две дырочки, плохо заткнутые чем-то вроде воска. — В хлебе что-то есть, — заметил он. — Если ты действительно хочешь помочь графу и его товарищу бежать, не спрашивай меня об этом. Можешь ты передать хлеб графу, чтоб никто не видел?… Рибо опорожнил ягдташ и, положив в него хлеб, прикрыл мелкой дичью. — Готово, — сказал он. — Теперь, надеюсь, ты не откажешь мне в удовольствии поднести твоей дочери остальную дичь? — Поклянись Аллахом! — Клянусь и Аллахом, и своей честью, что сегодня вечером хлеб будет в руках графа. Я поклялся самому себе спасти графа и сдержу обещание, что бы ни случилось. И я попал в Иностранный Легион таким же образом, как граф; мой долг помочь ему: хотя мы и разных национальностей, но мы оба христиане. Прощай, Хасси аль-Биак; мое увольнение кончается. Кланяйся от меня дочери и смотри, чтоб махари были всегда наготове, потому что у спаги лошади хорошие. — Погоди минуту, сержант. Пойдем со мной. Он направился к ограде, где дремали последние животные, сохраненные им, вероятно, с целью скрыть свое намерение уйти далеко из дуара — Возьми барана, какой тебе приглянется, — сказал мавр. — Зачем? — спросил Рибо. — Съешь его с товарищами. — Мне из-за этого барана пришлось бы потерять много времени, а оно мне дорого. Бараны слишком жирны и поэтому идут медленно. — Выбери махари, какой тебе понравится. — Я предпочитаю лошадей бледа. На них удобнее ездить, чем на верблюжьем горбе. — Ну так зайди на минуту ко мне в шатер. — Ты хочешь дать мне еще хлеб? Мне его некуда спрятать, и я его не возьму… Мавр покачал головой не отвечая и поспешно вернулся в шатер. «Совсем взволновался мой араб…» — подумал Рибо. Они вошли оба в большой шатер, с полом, сплошь устланным красивыми яркими циновками и коврами, и уставленный низкими мягкими диванами. Хасси аль-Биак остановился перед кучкой ковров и сбросил шесть—семь из них. Под ними открылись два старых сундука кедрового дерева, окованных железом. Потом снял с серебряной цепочки, которую носил на шее, небольшой ключ и отпер один из сундуков, говоря: — Возьми, сколько хочешь. У сержанта вырвался невольный крик изумления. Сундуки были полны цехинами, той старинной монетой, которую когда-то чеканили в Венеции и которую можно теперь встретить у арабов юга Триполитании [17] , Туниса и Алжира, бережно сохраняющих их и дающих как украшение своим женщинам. — Бери, сколько хочешь, — повторил мавр. Рибо отступил на шаг; он не мог оторвать взгляд от этого скопления золота, переливавшегося соблазнительным желтым оттенком, но сказал решительно: — Нет, Хасси аль-Биак. Провансальский дворянин не продает своих услуг. Хотя я и сержант-легионер, но все же остался честным человеком. Прощай, положись на меня. — Погоди, в таком случае… Если уж ты не хочешь принять ничего… Он поднял еще несколько ковров и циновок, взял стальную шкатулку великолепной работы и, нажав пружину, скрытую средь искусно вырезанных фиников, открыл ее. Поискав в ней дрожащими пальцами, он что-то вынул. — Дай твою руку, — сказал он Рибо. — Ты не откажешься принять кольцо, которое будет всегда напоминать тебе Афзу, потому что оно из ее приданого? Он взял мизинец Рибо и надел на него золотое массивное кольцо с большой бирюзой. — Спасибо, Хасси аль-Биак, — сказал сержант голосом, в котором слышалось волнение — Я никогда не расстанусь с этим кольцом, принадлежавшим первой красавице Алжира, которую я очень люблю… В это мгновение издали послышался приятный женский голос, напевавший одну из тех арабских песен, где повторяется постоянно один и тот же мотив, меланхолический, незатейливый, но в то же время полный своеобразной нежности, производящий сильное впечатление и полностью подчиняющий себе слушателя, как плеск фонтана или журчание ручья, пробирающегося по лугу. — Дочь встала, — сказал Хасси. — Иди домой, сержант, и спасибо тебе. Рибо вскинул винтовку за спину, пожал руку хозяину и быстро пошел прочь, насвистывая песенку и не глядя направо. Хасси стоял у шатра, сложив руки на груди и следя за уходившим, между тем как ветерок играл его белой одеждой. Легкий окрик заставил его вздрогнуть. |