Онлайн книга «Поглощенные сумраком»
Визг тормозов. Удар. Моника остановилась. Она тяжело дышала и обильно потела. Ее трясло. – Вам нехорошо? – спросила Стелла, оглянувшись на нее. – Да, – Моника обхватила себя руками, не в силах посмотреть в глаза Стелле. Не в силах избавиться от воспоминания о матери, с криком выбежавшей из винного магазина, уронившей купленную бутылку вина на тротуар. Бутылка разбилась, ее убитый ребенок лежал на дороге. Раздавленная коробка «Тути-Попс» и разбитые яйца на мокром асфальте. Ее потрясенное лицо, когда она подняла руку и закричала, умоляя их прекратить. – Хотите немного передохнуть? – предложила Стелла. Моника покачала головой, и они двинулись дальше. Она смотрела на Стеллу: на разворот ее плеч, изгиб ее шеи, на ее руки. Пока она смотрела, в ее воображении Стелла изменилась, вновь стала молодой женщиной из прошлого. Моника снова увидела ее, с криком выбежавшую из винного магазина, уронившую бутылку вина, рванувшую к маленькому окровавленному телу, распростертому на дороге. Слова вырвались сами собой, прежде чем она успела что-либо подумать. – Стелла, что случилось, когда вы потеряли вашего ребенка? Как вам могло прийти в голову, что вы убили его? Стелла остановилась и повернулась к ней. Она уставилась на Монику. Ветер зашелестел среди деревьев – настойчивое, шепчущее предупреждение. – Разве я говорила, что мой ребенок был мальчиком? У Моники упало сердце. А она говорила? Проклятье! – Я подумала… я уверена, вы сказали, что он… любил эту кашу. «Тути-Попс». Вы говорили, что все считали, будто вы убили вашего сына и будто вы плохая мать, потому что вы лечились от психического расстройства. Стелла недобро прищурилась. – Я не говорила, что лечилась от психического расстройства. – Китсилано… – Монику охватила паника. – Разве мы говорим не об этом? Бакалейный магазин «Китс-Корнер» в Китсилано. Лицо Стеллы потемнело от гнева. – Это было в новостях, правда? – лихорадочно продолжала Моника. – Я… Мы видели новости. Это было ужасно. Там была фотография рассыпанных «Тути-Попс» на дороге, разбитых яиц… – ее голос пресекся. Слезы застилали ей глаза. – Я… я сложила одно с другим, Стелла. Все это было в новостях, каждый вечер, а мы жили поблизости, поэтому я запомнила. Это врезалось в память. Черт возьми, Моника, перестань болтать, пока ты ей все не рассказала! – Ведь это Кэти Колбурн объявила вас плохой матерью, да? Она утверждала, что вы психически неустойчивы и не должны были оставлять маленького Эзикиела на темной улице даже на минуту. А потом его собака убежала… О боже, Стелла, мне так жаль, так жаль… – Эзикиел. Вы знаете его имя? Моника сглотнула. Лес придвинулся ближе. Небо нависло прямо над головой. Ей было трудно дышать. – Я запомнила, – прошептала она. – Из новостей. Я… мне так жаль, Стелла. – Жаль? Вам жаль? – За то, что вам пришлось пережить. Я наблюдала за развитием этой истории по телевизору. Тогда вы работали коммерческим пилотом. Вы выглядели по-другому, но теперь я вижу. – Она вытерла слезы, струившиеся по щекам. – Я помню ваши глаза. Помню, как вы просили перед камерой, чтобы появился кто-нибудь из свидетелей. Стелла выругалась. Она отвернулась и посмотрела в лес, как будто подыскивая нужные слова. – Но никто так и не появился – верно, Моника? Никто. – Она круто развернулась. – Вместо этого меня распяли. Потому что людям всегда нужно кого-то винить, нужно искать злодеев. Так они чувствуют себя лучше и меньше переживают о случившемся. – Вы должны были узнать Кэти Колбурн, когда увидели ее на причале, даже когда увидели ее имя в списке пассажиров. Стелла тихо фыркнула. – Разумеется, я узнала ее. – И вы ничего не сказали? Не устроили ей очную ставку? – А вы бы так поступили, если бы хотели забыть о вашем прошлом? Если бы никто не знал или не узнавал вас, вы бы снова вытащили это на свет? Тонкая игла страха пронзила Монику. Это было предупреждение; она слышала его в шелесте листвы. – Почему мы все здесь, Стелла? Стелла сердито провела ладонью по мокрой шапке и стряхнула капли воды, потом вытерла лоб тыльной стороной руки. – Не знаю, – ответила она. – Просто не знаю. Я постоянно думаю о том стихотворении. О судье из романа Агаты Кристи. Какое-то извращенное чувство справедливости. Некий маньяк, считающий себя вправе наказывать других за настоящие или мнимые преступления. Выходит, нас заманили сюда для расплаты и искупления грехов, – она отвернулась и глубоко вздохнула. – И еще в романе был один персонаж – женщины, которая убила мальчика, который находился на ее попечении. Маленького мальчика, как мой сын. Та молодая женщина опекала ребенка, но не справилась со своими обязанностями. Взрослые люди, отцы, матери, опекуны, – они обязаны защищать невинных детей. Может быть, какой-то свихнувшийся «судья» считает, что я была недостаточно наказана, Моника. Глубина чувств, бушевавших в ее взгляде, полоснула Монику, как ножом по горлу. – Вот и все, – сказала Стелла. – Это мой грех. А ваш? Почему вы здесь, Моника? В чем состоит ваш грех? Какова ваша ложь? Потрясенная и растерянная, Моника шагнула назад. Ее сердце билось так сильно, что казалось, она вот-вот упадет в обморок. – Я… изменяла мужу. Стелла уставилась на нее и сглотнула. Пошел холодный дождь; капли просачивались сквозь плотный лесной полог. – Я изменяла мужу с доктором Стивеном Боденом. Стелла открыла рот, потом закрыла его. Казалось, у нее нет слов. – А Натан? – наконец спросила она. – Почему он здесь? Что он сделал? Моника провела ладонью по лицу. – Он любит меня, вот и все. Он простил меня. Хотя… возможно, от него этого не ожидали. Может быть, кто-то предполагал, что он восстанет против меня и Стивена. Заставит нас заплатить за содеянное. Вместо того чтобы скрыть наше преступление, убийство шестилетнего мальчика и бегство с места происшествия. Он должен был обратиться в полицию. – Он знает о вашем романе? Моника кивнула, и слезы снова заструились по ее щекам. – Вы остались вместе. Молчание. – Вы любите его? – Порой. – А он… никогда не хотел наказать вас? Моника неожиданно поняла скрытую суть вопроса Стеллы. Ее замутило. – Это не он. Он не мог организовать все это и заманить нас сюда. Он… просто… он не такой. – Вы точно уверены? Моника внезапно заколебалась. Она больше ни в чем не могла быть уверена. |