Песня мечей постепенно ускоряла темп.
Таша коротко вдохнула — и, скатившись наземь, прошмыгнула между ног Рэйна. Зайцем кинулась к лесу, поскальзываясь на глине, не успевшей высохнуть после дождя.
— Держи её!
…удар.
Уже у самых деревьев невидимая преграда мягко отбросила Ташу назад, в руки одному из четверых. Её сгребли в охапку, зажав рот ладонью; Таша брыкнулась, в отчаянной ярости прокусив прижатую к губам руку.
— Ааа, тварь! — горло царапнуло лезвие меча. — Будешь брыкаться, сама себе глотку вспоре…
Вдруг вскрикнув, наёмник выронил клинок, точно тот раскалился докрасна. Ни один из амадэев даже не повернулся в их сторону — были слишком заняты поединком, — но Таша растерянно застыла в державших её руках, не зная, кого из двух благодарить за неожиданную помощь.
Хотя, миг спустя вспомнив слова Арона о «безделушках», поняла: всё-таки тёмного.
- Болван! — рявкнул Дэйв, опасливо оглянувшись на Воина. — С головы девчонки и волоса чтоб не упало!
Таша прикрыла глаза, сосредоточилась… и тут шею снова обожгло, но не холодом стали, а огнём золота. Раскалившейся вдруг цепочки на шее.
Она притихла, запоздало осознавая, почему Воин не советовал ей перекидываться — и боль мгновенно утихомирилась.
— Так ты всё-таки умеешь быть послушной, — облизнувшись, одобрительно заметил стоявший в сторонке Рэйн. — Хорошая дево…
— А вы только с беззащитными девушками можете сладить? — весело выкрикнул знакомый голос.
Алексас стоял, вскинув голову, сжимая саблю в опущенной руке. Сброшенный плащ валялся чуть поодаль.
На наёмников он смотрел спокойно, чуть прищурившись, словно следящий за мышью кот.
— Очнулся, значит? — Дэйв ухмыльнулся. — Зря ты нас окликнул, мальчик.
— Не в моих правилах со спины нападать, — безмятежно ответил Алексас.
Двое кинулись ему наперерез, занося клинки, но юноша метнулся вперёд белой тенью. Сшиб с ног двоих, что встали у него на пути, непринуждённо увернулся от атаки третьего, и прыгнул — легко взвившись ввысь аршинов на пять; тот, кто держал Ташу, даже голову вскинуть не успел, а Алексас уже коснулся земли за его спиной.
В следующий миг наёмник вздрогнул и захрипел.
Ещё прежде, чем он упал, Алексас оттащил Ташу ближе к деревьям.
— Стойте здесь, — коротко велел он.
— Как…
Узнать, как её рыцарю удался и этот прыжок, и преждевременное пробуждение от чар Воина, Таша не успела: он уже рванул навстречу оставшимся наёмникам, кинувшимся к ним с яростным блеском в холодных глазах убийц. Одного Алексас стреножил — так быстро, что глаз едва успевал улавливать движения; пока враг не поднялся, пнул его мыском сапога в висок, и тот, рухнув, затих. Нырком уйдя от нацеленного в спину меча другого, перекатился к самому краю глиняного обрыва, легко отразив посыпавшиеся на него удары. Подрубив ногу второму, одним метким пинком скинул с обрыва; вьюном повернувшись к третьему, поднырнул под его руку, коротким уверенным движением вогнал меч снизу ему в горло…
Когда тот, хрипя, упал — защищаться больше было не от кого.
— Уже? — Алексас резко опустил руку с саблей, и кровь с лезвия брызнула на глину алыми бусинами. — И начать-то толком не успели.
В следующий миг он уже оттаскивал Ташу от тела, лежавшего лицом вниз: она заторможенно смотрела, как под ним растекается по глине, пропитывая хвою, кровавая лужа.
— Вы в порядке?
Таша молча кивнула, прижимая руки к шее — там, где ободом ныл ожог от цепочки.
Забавно. Воин сделал всё, чтобы она не могла убежать, и чтобы ей не причинили вреда — тоже. А вот до наёмников ему явно не было ровно никакого дела: если б он хотел их защитить, поединок не стал бы ему помехой.
Но, наверное, всё дело было в том, что надобность в них отпала. И к чему защищать ненужные пешки?
Как это просто, оказывается — убивать…
— Что дальше? — глядя на амадэев, спросил Алексас.
Наконец сумев оторвать взгляд от тела на земле, Таша посмотрела туда же.
Воин и Зрящий двигались быстро и бесшумно, как тени. Один наступал, танцуя вокруг противника, жаля клинком со всех сторон; другой парировал, держа безукоризненную оборону. В темноте их фигуры обернулись смутными очертаниями, клинок Арона — золотистой вспышкой, другой меч — редкими отблесками белого зарева молний. Удар, удар: с разворота, из-под низу, прямой, обманный. Глаз не смог бы определить движений, ведь на каждое уходил не миг, а доля мига. Выпад — отскок, удар — блок…
«Убей, убей, убей», — россыпью золотистых искр пели клинки.
Таша всегда думала, что сердце не может двигаться по грудной клетке, но сейчас оно падало вниз.
Как бы хорошо Арон ни владел мечом, он не был Воином. Рано или поздно он допустит ошибку — Таша знала это; и расплатой за эту ошибку будут их жизни, их судьбы. А она должна просто стоять и смотреть, и ничего, ничего, ничего не может сделать.
Ничего…
— Вмешиваться в бой амадэев — самоубийство чистой воды, — предугадав течение её мыслей, покачал головой Алексас.
Таша, прищурившись, снова посмотрела на дуэлянтов. Думая о безумном, неправильном, отчаянном решении, которое паучьей ниточкой протянуло ей одно слово Алексаса.
Впрочем, думала она недолго.
Когда клинок вылетел из руки Арона, допустившего ту самую ошибку, — проигнорировав бездну, от этого зрелища разверзшуюся где-то в животе, и слабость, сковавшую ноги, Таша резко сорвалась с места и побежала.
— Таша, что вы…
Ей почудилось, что к крику Алексаса примешался крик Арона, но она уже была у самого обрыва.
И, оттолкнувшись от глины, прыгнула вперёд.
Пустота распахнула свои объятия. Таша зависла над чёрной пропастью в блаженном, хорошо знакомом ощущении невесомого полёта, в томительном миге перед началом падения: будто она вновь в черноте между жизнью и смертью, готовится шагнуть вперёд и упасть, чтобы вернуться…
Потом всё-таки начала падать — и в тот же миг невидимая рука больно перехватила её за талию, рванув обратно.
Таша кубарем прокатилась по глине, жмурясь, чтобы хвоя не попала в глаза. Замерев, незамедлительно вздёрнула ресницы вверх.
— И что это было? — холодно осведомился Палач, глядя на неё сверху вниз. — Только не говори, что ты забыла, что не сможешь перекинуться.
Оба амадэя застыли в неподвижности. Тёмный — с клинком, будто рвущимся из его вытянутой руки, целя в горло обезоруженного Арона. Светлый — глядя на неё в немом изумлении. Алексас стоял в стороне: то ли не в силах, то ли не смея вмешаться.
Рывком сев на колени, Таша рассмеялась — хриплым, каким-то чужеродным смехом.
