Онлайн книга «Кукольная королева»
|
Долгое время тишину нарушал лишь приглушённый стук копыт — туман и невидимые одуванчики скрадывали звуки. — Фаргори-лэн? — Да? — У вас очень… цепкие пальцы. — Это комплимент? — Простите, если разочарую, но чистая правда. И это вызывает у меня сомнения, останется ли на моих плечах к концу путешествия живое место. Держитесь за пояс, так гораздо удобнее. Таша кашлянула: ей и за плечи взяться стоило некоторой… заминки. Но и здесь пришлось признать его правоту. — Откуда держите путь, святой отец? — спросила она, чтобы поддержать беседу. Гладкий шёлк пояса выскальзывал из-под пальцев, вынуждая обвить талию дэя и сомкнуть ладони в замок. Для этого пришлось вплотную прижаться к его спине; и когда Таша поняла, что это вновь заставляет её смущаться, сердито фыркнула. Даже жаль, что ножны с мечом дэй приторочил к седлу. А то он их вроде через плечо носит, вот и вцепилась бы… — Из Озёрной. Я пастырь в деревеньке у озера Лариэт. — Лариэт… это у самых гор, кажется? — Верно. Некоторое время Таша терпеливо ждала ответных вопросов. — Фаргори-лэн, я предпочитаю придерживаться мнения, что собеседник сам расскажет то, что хочет и может, — наконец заметил дэй. — Если же он молчит, значит, на то есть причины. Тонко подмечено. — Я… из Прадмунта. — А. Так вы из той самой семьи Фаргори… — Которые делают тот самый сидр, да. — Вашей семье и вашей деревне есть чем гордиться. — Вы бы это нашему пастырю сказали. — Таша зевнула. — Он так не думает. Серость, со всех сторон — непроглядная серость. Ни света, ни темноты: только серый цвет, только туман и странные скользящие тени. Сознание тоже туманилось, и утопленниками памяти всплывали ненужные воспоминания, ненужные мысли… …зачем ты спешишь, зачем едешь туда, вновь шептал тонкий голосок на грани сознания; даже если наёмники будут в том трактире, даже если ты их догонишь — тебе с ними не справиться, не спасти Лив, не уйти живой… …и святоша наверняка их дружок, а ты… …глупая, глупая, глупая… — Осторожно! Таша открыла глаза в тот момент, когда дэй поймал её соскальзывающую руку — прежде, чем она успела упасть с коня. И судорожно вцепилась в чёрный шёлк. — Вы задремали, Фаргори-лэн. — Кажется… Сердце металось перепуганной кошкой в тёмной коробке. — Расскажите мне о вашей деревне, Фаргори-лэн. — Не думаю, что вам… — Ошибаетесь. Мне будет интересно. Я весь внимание. Что ж, разговор — хороший способ прогнать сон. Таша оценила заботу. Возможно, в этот момент она бы даже простила дэю, что тот оккупировал её коня… Если бы, конечно, это действительно её задевало. — Ну… Прадмунт… — Вы не больно-то жалуете своего пастыря, Фаргори-лэн, — дэй облегчил ей задачу. — Я не обязана его любить, святой отец. — А уважать? Таша помолчала, обдумывая ответ. Оскорбление церкви и её слуг — богохульство. Оскорбление своего пастыря — тем более. И, будь Таша дома, за любые её сомнительные слова последовала бы кара. Если бы, конечно, кто-то услужливо донёс о них пастырю; а когда ты бросал эти слова не в кругу семьи, это было почти гарантировано. Но она далеко от дома. А дэй — не их пастырь. И что-то подсказывало Таше, что все её слова останутся между ними двумя. — Он упивается своей властью. Тем, что может поставить на колени любого, — всё-таки сказала она. — И просто… фанатик. — Но если он искренне верит в то, что делает, это уже заслуживает уважения. — Верит? Да это не вера, это… — Фанатизм — крайность, но крайность прежде всего веры, которая и должна быть в пастыре. Если вам встретится один из тех ханжей в рясе, коих, к сожалению, немало… или один из тех, кто пользуется своим положением, дабы вершить отвратительные, страшные дела — с такими же девочками, как вы, или с мальчиками, или с совсем детьми… вы поймёте, что есть вещи похуже фанатизма. Когда Таша поняла, что она здесь не единственный богохульник — она досадливо осознала, что спутнику вновь удалось лишить её дара речи. Какой интересный дэй, однако. — Зимой пришлый колдун изнасиловал мою подругу, — вымолвила она потом. — А потом наш пастырь всерьёз думал о том, чтобы её утопить. Как обесчещенную. Как в старые добрые времени, только во имя Богини. Чистой смертью смыть грязь с души. — Но наверняка кое-кто из селян был с ним согласен. Нравы деревенских жителей всегда оставляли желать… большей широты. А изнасилование для них — вечное клеймо. Сами знаете. — И что? — Представьте теперь, что ждало бы эту девочку в будущем. Представить было нетрудно. Начало этого будущего Таша уже видела. Косые взгляды. Шёпот за спиной, жалость… смех? Надменность, снисходительность, презрение. Одиночество — ведь все брезгуют взять в жёны «нечистую»; непонимание — ведь ты ни в чём не виновата; ненависть — ко всем этим чистым людям… Уйти — страх, неизвестность и один шанс из ста, что найдёшь своё место. Остаться — пустой дом и потрескивание углей в абсолютной тишине. Тишине, которая сводит с ума. И кто придёт на твои похороны, когда ты умрёшь?.. — Так её утопили? — спросил дэй, когда молчание затянулось. — Нет. Пастырь смилостивился. Но в итоге она сбежала из дому, чтобы не позорить семью… и не терпеть такое отношение. Подалась в большой город, думаю. — Надо полагать, родители не особо рвались её искать. — Нет. С тех пор её больше никто не видел. — Вы знаете, что с ней сталось? — Нет. — Тогда не факт, что умереть для неё не было бы лучшим вариантом. Таша не нашлась, что возразить. — Пожалуй, — помолчав, сказала она, — лучше поговорить о другом. Какое-то время всматривалась в туманную серость, ожидая ответа. — Рассвет скоро, Фаргори-лэн, — бросил дэй. — Там будет легче. Поверьте. И почему кажется, что он говорит не только о погоде? Даже не столько о погоде… Да. Попутчик Таше определённо попался интересный. И, кажется, их недолгое общее путешествие обещало выйти весьма занимательным. Когда солнце пробилось сквозь серость, заволакивавшую небо, выяснилось, что уже за полдень. С первыми же солнечными лучами туман рассеялся, будто его и не было, и взору открылись белые одуванчиковые просторы с сиреневыми крапинками чертополоха; ветер потеплел и повеял сладким, небо засияло безупречной лазурью — лишь где-то на горизонте дрейфовали ватные кручи облаков. |