Книга Всё начинается со лжи, страница 16. Автор книги Елена Лабрус

— Спасибо тебе, Паш, за работу.

Тяжело переваливаясь с ноги на ногу, она медленно шла рядом.

Центральный парк Нью-Йорка. Кареты с лошадьми. Велосипедисты. Бегуны. Сегодня здесь было особенно людно и шумно. Какой-то апрельский марафон.

Распускающиеся цветы. Воздух, пропитанный весной. А на катке Уолмана ещё лежит лёд. Машина, что его чистит, заглушила последние слова сестры, но я услышал.

— Тань, это только твоя заслуга, что именно твой логотип выбрали для ребрендинга. Ты над ним работала, не я.

Она посмотрела на меня осуждающе и покачала головой.

— А мне кажется твоя. Я же помню наш прошлый разговор, полгода назад. Когда я была в панике, что опять беременна. Нам пришлось перебраться в квартирку подешевле.

— Вам пришлось перебраться в квартиру с пандусом, чтобы заезжала инвалидная коляска. А что подешевле, ты же знаешь, ни я, ни отец не оставим вас с Марком и Митькой на улице. Не бросим, не стесним в средствах. Никогда. И дело не в аварии и увечье. И не в твоей беременности. Это аксиома. Обычная рутинная обязанность семьи — помогать своим. И всё. Прими это как должное.

Она улыбнулась. Стиснутое её тёплой рукой плечо приятно заныло.

— Вот умеешь ты. Убеждать. Да я и принимаю. Если бы не проклятая гордость, — вздохнула она.

— Понимаю, — похлопал я её по руке.

Очень хорошо понимаю. Да, смену дизайна компании я только из-за неё и задумал. Чтобы она чувствовала себя независимой, успешной. Я устроил ребрендинг, и у Татьяны теперь есть хорошо оплачиваемый перспективный проект. Но, конечно, я никогда в этом не сознаюсь.

— А у Марка как дела?

Задрав голову, я время от времени следил за его инвалидной коляской, что катила перед собой Юлька. А Митька, шестилетний сорванец, носился от матери к отцу. Его яркая куртка то и дело мелькала между скелетов деревьев, ещё не покрывшихся листвой.

   — Не очень, — вздохнула Татьяна. — Знаешь, как бывает. Ты здоров, молод, талантлив, полон надежд и планов. Твои картины покупают. Ты востребован, популярен. И вдруг — раз и никому не нужен. И даже не потому, что вдруг лишился ног. Марк словно выгорел, когда его вдруг перестали покупать. Стали поносить даже те, кто раньше восхищались. Нашли себе других, молодых, борзых, смелых героев. А он словно разучился писать или стал невидимкой. И хуже всего, перестал верить в себя. Начнёт что-то и бросает. Закончит и рвёт. Всё ему кажется не то, не так.

— А что говорит психолог?

— Посттравматический синдром. И он за всю жизнь может не пройти.

— Я не знаю, как лечится этот синдром. Но я знаю, как создаётся популярность. Любая. Как легко покупаются все эти критики. Искусственно создаётся шумиха. Всё это и близко не стоит к таланту, дару, гениальности. Технологии, Тань. Реклама, продвижение, соцсети, хайп. Любая бездарная мазня дорастает до уровня пусть не высокого, но массово востребованного искусства с должной поддержкой и вложениями. Именно этим обычно и занимаются знающие люди — делают бабки на смазливых личиках моделек, звонких голосках певичек, или из куска холста и пары тюбиков с краской. И это суровая правда любого бизнеса. Я мог бы взяться, но не без его ведома.

— Не надо, Паш, — покачала она головой. — Если я попрошу тебя, он этого мне никогда не простит.

Я согласился.

— Уверен, Марк найдёт в себе силы смириться или собраться. Это очень тяжело после успеха. И, наверно, почти невозможно, став калекой. Но не зря же говорят, что талантливый человек талантлив во всём. И он ещё найдёт себя, вот увидишь. Так что не унывай. Тебе сейчас ни к чему. Но, поверь, рано или поздно всё наладится.

— Да я не унываю. В принципе, у нас всё неплохо. Просто ты спросил, и я что-то разнылась. Ох! — она остановилась, положив руки на живот. — Давай присядем?

Нагретая солнцем лавочка приятно упёрлась в спину.

— Ты то как? Как у вас с Юлькой?

— Боюсь, всё идёт к логичному финалу.

— Это к какому? — прищурилась сестра. Я так любил, когда в её глазах сверкали эти хитринки, как у мамы. — К свадьбе, наконец? Или всё же к расставанию?

— А тебе какой больше нравится? — я прикрыл глаза ладонью, сложенной козырьком.

— Тот, где ты счастлив, конечно, — улыбнулась она.

— Хитрюга. А я думал, дашь мне совет.

— Сомневаюсь, что он тебе нужен.

Но на самом деле, она его дала. Когда, накормив своими фирменными макаронами с сыром, вечером провожала у двери.

— Только не тяни с этим, что бы ты там себе ни надумал. Жизнь так коротка и непредсказуема, я теперь это точно знаю, — поцеловала она меня в щёку.

А я и не собирался тянуть.

Злющая и всем недовольная Юлька решила идти пешком — до гостиницы было недалеко, пару километров, через мост. И она упрямо вышагивала впереди меня в своих белых кроссовках в одиночестве.

Я догнал её где-то как раз на середине моста.

Ветер свистел в ушах. Вода внизу мерно поблёскивала ртутью и жёлтыми глазами фонарей. На сверкающий огнями город опускались облачные густо-сиреневые сумерки.

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— О чём? — хмыкнула Юлька.

— Ну, например, о разговоре с отцом. Ты же явно прилетела о чём-то с ним поговорить. И судя по тому, как весь день бесишься и ночевать собралась у меня, что-то пошло не так.

 — Я бешусь, потому что мне пришлось весь день провести с этой безмозглой клушей, её нудным мужем и их вертлявым сопляком. И отец тут совсем ни при чём.

— Ты не забыла? Эта безмозглая клуша — моя сестра, — заставил я её остановиться. — Сопляк — племянник. И кучка дебилов, о которых ты всегда высказываешься столь резко — моя семья. Но, в принципе, раз они тебе столь неприятны, я с радостью избавлю тебя от их общества. Навсегда.

— В каком смысле? — вздёрнула она подбородок.

— В самом прямом. Мы расстаёмся, Юль. И в этот раз уже наверняка.

— Что?! — её лицо исказила безобразная гримаса, где и недоумение, и непонимание, и возмущение сошлись воедино. — Аллё, стоять! Я вообще-то беременна.

— А я вообще-то стою, — засунул я руки в карманы, небрежно откинув полы пальто, и опёрся на холодное ограждение.

Молниеносно сообразив, что выбрала неправильный тон, она тут же перестроилась. А, может, до неё дошёл смысл моих слов, но она вдруг переполошилась.

— Нет, нет, нет, коть. Нет, ты не можешь. Мы же… Ты же…

— Собирались пожениться? Обещал твоему отцу? — заканчивал я за неё оборванные на полуслове фразы. — Я передумал. У тебя стало от меня слишком много секретов, — усмехнулся я.

— Коть! Нет! Нет, нет, нет, — вцепилась она в рукав пальто, преданно заглядывая в глаза. — Ну, хочешь я тебе всё-всё-всё расскажу. Что ты хочешь знать?