С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утесе, вероятнее всего, бросится в бега. Возможно, его преследование затянется на всю ночь. Ближе к утру эти четверо передерутся. В конечном счете, останется один. И на рассвете она убьет последнего.
К полудню они с Адэром доберутся до «Рискового». Вечером она вернется сюда, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только бросится не в море, а на самую острую скалу. Она сама остановит свое сердце, ибо совсем скоро все ее чувства умрут, и исчезнет смысл бытия.
Ей суждено пробыть в сером мире всего лишь сутки. Сутки из двадцати двух лет – вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.
Оса похрустел пальцами, склонил голову к плечу. С показной бравадой приблизился. Попытался растянуть рот в ехидном оскале, но так и замер, приоткрыв изреженный ряд желтых зубов.
– Не смотрите ей в глаза! – гаркнул человек в плаще. Подскочил к Осе, оттолкнул его в сторону. – Не смотри ей в глаза!
Слишком неожиданным и сильным был удар в лицо. Всхлипнув, Малика отлетела назад, затылком впечаталась в стену и стекла на пол. В ушах загудело.
«Твою мать…» – «Какого хрена…» – «Бурнус! Совсем сдурел?»
– Это моруна, – произнес человек в плаще и опустился перед Маликой на корточки.
– Брось, – насмешливо проскрипел Оса. – Моруны все сдохли.
Бурнус скинул капюшон. Смоляные волосы, правильное, с тонкими строгими линиями лицо, серые, как сталь, глаза, черные брови вразлет. Перед Маликой сидел ветон – представитель древнейшего народа Порубежья.
– Хотела обуть нас на обе ноги? Не выйдет, – процедил он сквозь зубы и бросил через плечо: – Отвечаю. Такая, как она, свела моего прадеда в могилу.
– Хватит лясы точить, – возмутился прыщавый голодранец. – Хочешь быть первым – давай. Не задерживай очередь.
– Стадо идиотов, – прошептал Бурнус и поднялся. – Моруны превращают мужиков в рабов. Вы хотите стать ее рабами?
Бандиты переглянулись.
– Сказки все это, – проговорил Жердяй. – Не встает на девку, отвали.
– Моруну нельзя брать против ее желания, – встрял в разговор пижон с платком на шее. – Слышали о проклятии?
– И ты отвали, – выпалил Жердяй.
– И отвалю, – огрызнулся пижон и вышел из лачуги.
– Я слышал, что у морун светлые волосы, – сказал прыщавый голодранец.
– И бледная кожа, – добавил Хлыст.
– А глаза? – спросил Бурнус.
– Ну, черные. И что? – Хлыст пожал тощими плечами. – У нас в «Горном» баба жила. Вот у той глазищи были, похлеще этой. Муженек топором ее искромсал. Значит, не раб.
– Значит, не моруна, – отрезал Бурнус.
– Да разве ж баба лежит как стелька, коль не по желанию? – прогнусавил прыщавый.
– И то верно, – согласился Оса. – Девка ждет, а мы яйца парим.
– Ага, ждет, когда ты вдуешь, – вставил Бурнус. – Если уж проклинать, то наверняка.
Хлыст навис над Маликой:
– Эй! Шалава! Рассуди нас с братками – ты моруна или нет?
Прыщавый почесал в паху:
– Так она тебе и скажет.
– Брехня все это, – обозлился Жердяй. – Нет морун и баста! А если у вас кишка тонка, не мешайте. – За лодыжки оттащил Малику от стены. Навалился сверху. – Да что ж ты трясешься? Неужто под мужиком не была?
Малика запрокинула голову. Мальчишка, глядя на нее, беззвучно шевелил губами.
– Вайс! Отвернись!
Жердяй заерзал, втискиваясь между ее ног:
– Дурочка… расслабься.
– Сынок! Отвернись! – взмолилась Малика.
Жердяй оттянул ворот ее платья, уткнулся носом в шею:
– А пахнешь-то как! – Лизнул. – Ах, ты ж, моя сладость. – Прижался щекой к ее груди. – Сердечко бьется… – Заскользил пятерней по ноге Малики, приподнимая подол платья. Выдохнул: – Ох, ты ж, Боже мой…
Скрипнула дверь.
– Я вспомнил! – прозвучал от порога голос пижона. – На спине моруны должны быть письмена.
– К черту письмена, – простонал Жердяй.
– Жердяй! – промолвил Бурнус. – Давай посмотрим.
– К черту!
– Жердяй! – гаркнул Хлыст.
Взвыв, бандит сполз с Малики. Перекатил ее на живот. Рванул платье.
Она знала, почему мучители затаили дыхание. На ее спине не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте появляются новые фразы на разных языках и наречиях. Она не могла их прочесть и, тем более, запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы ее сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.
«Дьявол!» – «Что это?» – «Ведьма…» – «Ну ее на хрен!»
Жердяй перевернул Малику на спину:
– Ладно… Нельзя без согласия? Не будем. – Развязал ей руки. Встал на колени, спустил штаны. – Возьми его. – Разжал ее пальцы. – Бери, говорю! – Вложил ей в ладонь липкую плоть. Под крышей лачуги пролетело надсадное «ох-х-х».
Подергался взад-вперед:
– А теперь ротик открой. – Обхватил пятерней ее челюсть. – Рот открой! – Попытался всунуть пальцы между стиснутыми зубами. – Открой рот, сука! – Заехал кулаком Малике в нос. – Ори, падла!
От следующего удара лопнули губы.
– Я ж тебе, сука, всю морду расквасю. Открой рот!
От очередного удара заложило уши и загасило свет.
И тут как ахнуло ботинком в бок. Малика скрутилась. Пинок в спину заставил выгнуться и открыть для удара живот. Каждая новая боль заглушала предыдущую. В глаза впивались искры – разве они не должны вылетать из глаз? И дышать можно только в себя – выдохнуть не получается. Вдруг накрыла единая сокрушительная боль и потащила за собой в черный водоворот.
Хлыст стиснул Жердяю локоть:
– Хватит!
Тот нанес еще удар, который с глухим звуком отскочил от тела девушки.
– Хватит, – произнес Хлыст.
Жердяй вытер лоб, посмотрел по сторонам:
– Где все?
– Ушли.
Жердяй схватил Малику за щиколотку:
– Теплая. А если мертвую моруну отхарить?
– Кто-то идет. Верхогляд уже два раза свистел.
– Вот дьявол! Остынет, – с досадой сказал Жердяй и постучал по телу окровавленным ботинком. – А с ней что делать?
– Пусть лежит. Потом выбросим.
Жердяй вытер руки о майку и вслед за Хлыстом выскочил из лачуги.
Вайс подполз к Малике. Прижался щекой к вогнанным в землю пальцам:
