Байл проводил меня до дверей общежития. Хотел проводить и дальше, чтобы я сама инструмент по лестницам не таскала, но я убедила парня в том, что мы гораздо больше времени и сил потратим на убеждение госпожи Кин в его честных намерениях, чтобы заполучить единоразовый пропуск.
- Да и не такая я и хрупкая, как тебе кажется, - с улыбкой произнесла я. – И псалтирь вовсе не тяжелая. Это ведь не контрабас.
Парень прищурился, испытывающе смотря на меня, а потом выдохнул и сдался:
- Ладно. Тогда до завтра, - согласился с моими доводами он и, махнув на прощанье рукой, развернулся и пошел к своему общежитию, а я направилась к себе в комнату.
В холле задержалась у окна, перекидывая ремень чехла через плечо и заодно провожая фигуру однокурсника взглядом, когда он вдрун неожиданно остановился, обернулся и на несколько секунд задержался взглядом на здании общежития. Я снова мысленно воспела хозяйственность госпожи Кин: благодаря ей и тюлю, меня сейчас не могли видеть. И это хорошо. Не хочу давать хорошему парню лишней надежды.
Ние я ничего рассказывать не стала. Не хотелось ее лишний раз расстраивать уже давно не новостью, что ее бывший возлюбленный – премерзкий тип с отвратительными манерами и уверенностью в собственной безнаказанности и вседозволенности.
Отвлечься, как всегда, помогла учеба, особенно учебник по истории музыки, где была особенно яркая мотивация в лице строгой и крайне принципиальной метрессы Хьюз. Перед самым сном, когда все задания были выполнены, а травяной чай с медом выпит, Ния попросила меня показать ей второй инструмент, на котором я теперь буду играть. Аккуратно достав псалтирь из чехла, я положила ее на кровать. Подруга подошла и легко провела пальцами по деревянному боку орехового цвета, а затем легонько коснулась струн, не тревожа их и не пробуждая их звука.
- Ты уже можешь что-нибудь сыграть? – спросила она, убирая руку.
- Только простейшие переборы. У меня ведь было всего одно занятие, - ответила я.
- Сыграй, пожалуйста, - попросила солнечная девушка. – Так хочется услышать ее звук.
Я не могла отказать подруге, да и не хотела. Положив псалтирь на колени, стала поочередно цеплять струны указательным, средним и безымянным пальцами правой руки. Инструмент наполнил комнату тихим серебристо-небесным звуком. Какое-то время я просто перебирала струны, потом стала пробовать подобрать мелодию. Получалось довольно быстро, что радовало не только меня, но и Нию. В итоге мы даже смогли спеть простенькую детскую песенку под аккомпанемент псалтири. Единогласно решив, что у такого инструмента, обещающего стать полноправным жителем комнаты, должно быть свое место, мы торжественно выделили для псалтири полку в шкафу, предварительно освободив ее от вещей и распихав их по другим полкам. Здесь, в компании солнечной подруги, в месте, пронизанном музыкой, я чувствовала себя почти счастливой.
Глава 9
В музыкальном кабинете стояла гулкая тишина. Такой тишиной заканчивался вот уже третий урок композиции. А все из-за того, что ожидаемый прогресс улетучился, стоило только метру Двейну зайти в помещение. Занятия по-прежнему проходили по уже приевшейся схеме: половина занятия на привыкание к чужому присутствию и половина занятия более или менее свободного исполнения. Проректор хмурился, был явно не доволен, но меня не ругал и не критиковал.
- Оллема Таллия, - наконец произнес мужчина, разгоняя тишину по углам. – Если бы я не слышал своими ушами совершенно другой вашей игры, я бы, может, и поверил, что это ваш максимум - и то не обязательно. Оллема Таллия, вы либо не стараетесь, либо опасаетесь. И то и другое одинаково недопустимо для оллемы.
Я опустила голову. Мне была прекрасно понятна позиция метра, но и своя была близка: не получалось у меня открыться этому человеку вот так сразу. Не получалось и все. И стыда за это я не испытывала, так же, как и недовольства собой.
- Оллема таллия, я прошу вас постараться, от ваших успехов зависит ваша же стипендия, которая будет начисляться только самым усердным студентам, начиная со второго полугодия. Помнится, вас этот вопрос интересовал.
После этой фразы метр сделал жест, который означал, что на сегодня я свободна. Я встала и, попрощавшись и поблагодарив проректора за урок, вышла из музыкального кабинета.
Настроение медленно скатывалось все ниже и ниже. На всех других занятиях у меня не возникало никаких сложностей, а тут прямо напасть какая-то. Подумать только! Я, оллема, не могу раскрыть душу человеку, сделавшему для меня больше многих других в консерватории. Судя по всему, я жутко неблагодарный человек, раз даже это не помогает.
В таком настроении я шла по направлению к лестнице, ведущей с третьего, учебного, этажа вниз, когда мне навстречу вышел Даррак Кейн. Мы с ним не общались с того самого момента, как истек срок его педагогической практики. Мы обменялись приветственными кивками, и я хотела было продолжить свой путь и размышления о собственной никчемности, когда неожиданно оллам меня остановил словами:
- Что случилось, Таллия?
Услышав ультрамариновые переливы его голоса, я подняла голову и увидела в серебристо-серых глазах искренний интерес. Тот факт, что вопрос был задан не для проформы, как зачастую бывает, и Даррак действительно хотел услышать на него ответ, меня подкупил. Вздохнув, я ответила:
- Ничего страшного. Просто занятия с метром Двейном не приносят ожидаемого им результата, и ему это не нравится.
Молодой человек хмыкнул и замолчал. Пауза затянулась, и я уже подумала, что стоит попрощаться и продолжить путь, а то как-то неловко стоять тут с ним наедине и молчать, когда он неожиданно хитро прищурился и спросил:
- А хочешь поиграть на большом концертном рояле?
Хочу ли я?! Конечно хочу!!! Как вообще можно не хотеть коснуться чуда, коим является этот инструмент?!
Мои глаза заблестели жадным предвкушением, а сама я часто закивала головой. Но на всякий случай, чтобы оллам уж точно все правильно понял, ответила:
- Хочу. Очень-очень хочу!
Даррак улыбнулся краешками губ и развернулся, после чего произнес:
- Тогда пойдем, - и первым начал движение к лестнице.
Я поспешила за ним. Все мысли об успехах и неудачах были вытеснены образами рояля и старыми воспоминаниями звуков, которыми он откликался на прикосновения пальцев исполнителя.
Спустившись на второй этаж и пройдя коридор, мы остановились у двустворчатой запертой двери, ведущей в большой концертный зал консерватории. И только я подумала, что мое желание – это, конечно, хорошо, но кто нам, двум студентам, даст ключ от помещения, как Даррак вытащил его из кармана и привычным движением открыл замок, а потом и саму дверь, приглашая меня войти.
- Даррак, - обратилась я к молодому мужчине. – А откуда у тебя ключ от концертного зала?
- А это так важно? – с ироничной улыбкой поинтересовался он.
