Ей было плохо, невыносимо плохо, она опять размышляла о том, что ей предстоит боялась этого. Фолкету она не верила. Что значат для него клятвы данные эт-дэми? Да, скорее всего, ничего не значат, поэтому он или найдет возможность обойти свои клятвы, или просто нарушит их, не задумываясь.
Айтал назвал ее дрянью, еще и змеюкой припечатал. Айтал обозвал ее за то, что она, Ясмина, допускает — Альга может заменить ее? И за то, что она не хочет идти к Фолкету? А что, она должна с радостью нестись к тому, кто, возможно, станет ее палачом? И еще потому, что брату кажется — она считает себя невиновной? Нет, тут он не прав, она, конечно же, виновата, но не до такой степени, чтобы ее наказывать жестоко. Она же не знала, что Едвига больна, когда подливала ей слабительное. Да! Да! Слабительное! А не настойку ландыша! Она просто ошиблась, не разобрала надпись на пузырьке, ей показалось, что написано «слабительное». Она ошиблась!
Уже поздно, все скоро угомонятся, дом затихнет. А за ней придет Айтал… осталось совсем немного. Надо бы встать, собрать то, что необходимо взять с собой. Но делать это не было никакого желания. Да и зачем? Она ничего не будет брать. Пойдет к Фолкету так, в чем сейчас одета: домашнее платье и туфли из вяленой шерсти на кожаной подошве, в которых удобно ходить по дому.
А может ей вообще пойти босиком? А что, она же теперь, несомненно, будет рабыней. Фолкет и до этого видел в ней эт-дэми. А теперь и подавно, она для него… А кто она для него теперь? Ведь она должна войти в его род? Ее будут представлять как Ясмину Фолкет из Дома Северного ветра? Надо бы спросить об этом у Айтала.
А если ей не идти с Айталом? Почему она должна приносить себя в жертву? Почему?! Почему отец не смог ее защитить?! А теперь, чтобы ее семья жила так же, как и раньше, но только без нее, она должна отдастся на милость Фолкета? Неужели же она до такой степени виновата? Да, она виновата, из-за нее погибла Едвига. Но ведь она же не нарочно ее отравила. Но ведь, даже если и не хотела она ее смерти, все равно, Едвигу же не вернуть. Значит, она должна ответить за это?
Ясмина вздрогнула от тихого стука. Ну, вот и все… Тяжело вздохнув, она сползла с кровати и подойдя к двери, открыла ее. В комнату вошел брат, и закрыл за собой осторожно дверь.
— Ты еще не готова? — раздраженно спросил он, осмотрев с ног до головы Ясмину.
— Почему не готова? — пожала плечами Ясмина. — Или мне надо было нарядиться как на свидание?
— Наряжаться не надо. Но выглядеть опрятно следовало бы. Смени платье, это мятое и несвежее, и причешись.
— Зачем? Для кого? Для Фолкета что-ли? — бросила пренебрежительно Ясмина, направляясь к шкафу.
Достав теплую шаль и накинув ее на плечи, она сказала:
— Теперь я точно готова.
— Фолкет не испытывает к тебе теплых чувств, а ты хочешь, чтобы он презирал тебя еще и как неряху?
— Мне все равно, — опять пожала плечами Ясмина.
— А перед Дэвойром ты тоже в таком виде хочешь появиться? — ехидно заметил Айтал.
— Ну, если ты настаиваешь…
— Да, я настаиваю — переоденься.
Айтал развернул кресло к стене и сел в него, чтобы не видеть, как переодевается сестра. Ясмина, открыв шкаф, достала первое попавшееся ей на глаза платье.
— Айтал, на суде отец доказывал, что Едвига не была чистокровной волеронкой, и не родной сестрой Фолкета, а единокровной. А как ты считаешь — это правда? — спросила Ясмина, снимая платье.
— Разве важно кто она была? Ведь ее это не вернет.
— И все же… — настаивала Ясмина, надевая свежее платье.
— Вполне возможно, она не была чистокровной волеронкой, — ответил Айтал. — и все было так, как говорил отец. Но знаешь… это, пожалуй, вызывает уважение — Фолкет подобрал девочку, воспитал ее, как сестру. И он на самом деле ее любил, его горе не поддельное.
— Но это как — то не вяжется с тем, что он презирает эт-дэми, — усомнилась Ясмина, обуваясь в туфли, предназначенные для прогулок.
— Не знаю, ничего не могу сказать на это.
— Поворачивайся, — разрешила Ясмина.
— Ладно, сойдет, ждать пока ты переплетешь косу нет времени, — сказал Айтал, встав с кресла и оглядев сестру.
— Мы сейчас к Дэвойру? — поинтересовалась Ясмина
— К Дэвойру, — подтвердил Айтал, — но сначала ты должна написать письмо отцу.
— Письмо отцу? — растерялась Ясмина. — Я не знаю, что писать.
— Я продиктую, — пообещал Айтал, подводя ее к столу и доставая из ящика с письменными принадлежностями чернильницу и листы бумаги.
Под диктовку брата Ясмина написала письмо отцу, в котором объясняла, что добровольно уходит к Фолкету и просила не искать ее, не предпринимать никаких действий, чтобы вернуть ее.
Письмо Айтал велел оставить тут же на столе.
— Надень плащ с глубоким капюшоном, — распорядился Айтал.
Ясмина послушно достала плащ из шкафа и надела его.
Айтал провел Ясмину по спящему дому, стражники выпустили их беспрепятственно за ворота, где ждал конь брата.
— Отец стал слишком доверять тебе и Кловису. Но оказывается, верить никому нельзя, даже самым близким, — тихо сказала Ясмина, когда Айтал усадил ее впереди себя на коня.
Айтал ничего не ответил на это.
— Понятно, сказать в оправдание нечего, — горько усмехнулась Ясмина. — Может и я зря доверилась тебе?
— Лучше помолчи, — ответил Айтал.
Ясмина, надувшись, натянула поглубже капюшон, и до самого дома Дэвойра молчала. Но уже когда Айтал спустил ее перед воротами, не удержалась от замечания:
— Смотри-ка, и, правда, к Дэвойру привез.
— Иди уж, — раздраженно проговорил Айтал, подталкивая Ясмину к калитке в ограждении рядом с воротами. — Дэвойр, поди, заждался. Впрочем, нет, рад тебе он не будет, я его с трудом уговорил встретиться с тобой.
Дверь в дом была открыта. Айтал провел Ясмину в гостиную, но хозяина там они не застали. Ясмина сняла свой плащ и сбросила его на диван.
— Ну что ж, пойдем, поищем, — пробормотал Айтал, направляясь к лестнице на второй этаж.
— Может, я подожду в гостиной? — робко предложила Ясмина.
— Нет, ты пойдешь со мной.
Ясмина вздохнув, направилась следом за братом.
Дэвойра они нашли в его спальне. Он сидел в кресле перед потухшим камином с бокалом вина в руке. На полу валялось несколько бутылок, пустых и полных. Повернув голову в сторону гостей, Дэвойр мрачно произнес:
— А, все-таки пожаловали.
Затем неохотно встал.
— Не могу сказать, что рад видеть вас, Ясмина, — слегка поклонился он Ясмине. — Но прошу простить мой вид.
Она смотрела на Дэвойра и не узнавала всегда тщательно одетого, причесанного, безупречного волерона. Сейчас он был лохмат, по всей видимости, пьян. Тонкие домашние штаны, рубашка, расстегнутая на груди почти до пояса и закатанные рукава, заставляли Ясмину отводить от него взгляд. У нее были братья, которые ничуть не стыдились появляться перед ней и менее одетыми, поэтому она видела и более оголенное мужское тело, но вид Дэвойра смущал ее.
