Зима шла своим чередом, один холодный серый день сменялся другим, но вот наконец солнце стало подольше задерживаться на небе, а земля — согреваться в его лучах. В эти дни я исчерпал знания Блеза.
— Я ничего больше не могу тебе дать, Сокол, — сказал он. — Клянусь жизнью, я не знаю, о чем еще тебе рассказать. А вот ты можешь научить меня многому.
Я вытаращил глаза.
— Да ты что… я так мало знаю.
— Твоя правда, — расплылся он. — Не это ли начало истинной мудрости?
— Я серьезно говорю, Блез. Ты наверняка знаешь что-то еще.
— И я серьезно говорю, Мирддин Бах. Мне нечему тебя больше учить. Да, наверное, остались какие-то неважные побасенки из жизни нашего народа, но ничего существенного.
— Не мог же я выучить все! — упорствовал я.
— Опять правда. Тебе еще многое предстоит узнать, но только не от меня. Отныне ты должен учиться сам. — Он покачал головой. — Да не вешай ты голову, Сокол. Не зазорно ученику превзойти учителя. Такое случается.
— Но разве ты не пойдешь со мной?
— Туда, куда ты идешь, Мирддин Эмрис, мне не дойти.
— Блез!
Он предостерегающе поднял палец.
— Не уподобляйся другим и не путай знание с мудростью.
Мы продолжили занятия, но уже иначе. Все чаще и чаще оказывалось, что я учу Блеза, а тот в ответ пел такие дифирамбы, что мне скоро стало стыдно открывать рот. Однако в целом эта зима дала мне многое.
Когда сошел снег и просохли дороги, мы с Мелвисом и семью его людьми, вооружившись, впервые в том году отправились по его землям. Мы беседовали с вождями, а те рассказывали, что произошло в их селениях за зиму. По мере надобности Мелвис разрешал споры, которые мог разрешить только король, или сам объявлял решения, которые из уст вождя кому-то могли показаться обидными.
Еще он сообщил каждому вождю, что собирает юношей в дружину и что с этого года все избытки пойдут на ее содержание. Никто не возражал; более того, многие предвидели, что так будет, и охотно взялись помогать.
Мелвис показал себя мудрым правителем: мог пожалеть и дать поблажку, а мог проявить непреклонность. Но всегда и во всем он был честен и справедлив.
— Люди не любят произвол, — сказал он как-то раз, — и ненавидят лицеприятие. Это медленный, но смертоносный яд.
— Тогда тебе нечего страшиться, государь, твой суд справедлив и нелицеприятен.
Мелвис склонил голову набок, вглядываясь в меня. Остальные ехали сзади и беспечно переговаривались.
— Харита сказала, что ты отдал сердце дочери короля Кустеннина.
Его слова прозвучали, как гром с ясного неба. Я и не знал, что моя мать так все угадала. Я залился румянцем, но отвечал честно:
— Да, ее зовут Ганиеда, и я ее люблю.
Мелвис задумался. Некоторое время я слышал лишь тихое шлепанье копыт по молодой траве. Потом король сказал:
— Думал ли ты о своем будущем, Мирддин?
— Да, государь, — сказал я, — и в сердце своем решил, как только смогу, забрать Ганиеду от отцовского очага к моему собственному.
— Значит, у вас все решено.
— Да.
— Тогда, возможно, по приезде в Маридун нам надо будет поговорить.
Больше он не добавил ни слова, да в этом и не было нужды. Вскоре мы въехали в последний поселок, Каернид, — россыпь домишек и обсаженных шиповником загонов неподалеку от крепости на холме.
Мелвис торопился засветло вернуться в Маридун, поэтому мы старались побыстрее разобраться с делами. К полудню мы все закончили и тронулись в путь, как только смогли это сделать, не обижая местных жителей. До Маридуна было рукой подать, так что спешить было некуда. Впрочем, я заметил, что чем ближе к дому, тем тревожней становится Мелвис. Вслух я ничего не сказал, и, похоже, никто другой этого не видел. Однако губы его были крепко сжаты, он говорил отрывисто и надолго замолкал.
Я пытался понять, что его гнетет, и напрасно терялся в догадках… пока не увидел дым.
Мы заметили его одновременно. Я крикнул «Пожар!» в тот же миг, когда Мелвис дернул поводья.
Он взглянул на далекую цепочку холмов и тут же что есть силы хлестнул коня.
— Маридун!
Мы сломя голову устремились за ним. Серая струйка дыма превратилась в мощный черный столб. Мы уже различали запах паленого и слышали крики горожан.
Разбойники напали, пока короля не было в городе. Наверное, они неустанно благодарили своих языческих богов за то, что жители остались почти без защиты.
Однако они слишком долго выжидали, а может, замешкались на побережье. Так или иначе, мы застигли их врасплох в самый разгар грабежа — налетели с мечами в руках в то время, когда они были рассеяны по старой рыночной площади.
Ирландцы защищались мужественно, но куда им было тягаться с конными мстителями! Через несколько минут тела двух десятков грабителей уже лежали на мостовой.
Мы спешились и принялись срывать с крыш горящую солому, чтобы пламя не распространилось дальше, а покончив с этим, вернулись к убитым — забрать награбленное. Бой закончился, от сердца немного отлегло. Город затих, в неподвижном воздухе слышался лишь треск пламени да карканье начавших слетаться на пир ворон.
Нам бы сообразить, что это неспроста, но никто не ожидал засады.
Мы даже не поняли, что произошло, когда первые копья засвистели в воздухе. Кто-то вскрикнул, два наших спутника рухнули, пронзенные насквозь. В следующий миг ирландцы выскочили из-за укрытия.
Позже мы узнали, что в Тови пристали три большие ладьи — по тридцать воинов в каждой. Все они, кроме тех двадцати, чья кровь обагрила камни рыночной площади, с диким ревом бросились на нас. Семьдесят против семи.
Произошло замешательство. Мы бросились к коням и вскочили в седла. Однако разбойники бежали со всех сторон, и мы не могли атаковать их в конном строю. Кроме того, в тесноте негде было как следует размахнуться мечом. На моих глазах одного из воинов Мелвиса стащили с коня и закололи на месте.
Мелвис ринулся ему на выручку, рубя направо и налево. Вражеские копья разлетались в щепки под его ударами, противники с криком валились наземь.
Я издал боевой клич и устремился на подмогу.
Путь мне преградили двое воинов с копьями. Лошадь отпрянула и вздыбилась, едва не сбросив меня на землю, поскользнулась на гладком камне и опрокинулась на бок, придавив мне ногу.
Мимо уха просвистело копье, другое нацелилось мне в грудь. Я размахнулся и отбил его мечом. В этот миг лошадь начала вставать, и я рывком выдернул из-под нее ногу.
Я перекатился и увидел еще двоих врагов — всего выходило четверо. Железные наконечники их копий были направлены на меня. Ближайший воин с криком ринулся вперед.
