Онлайн книга «Петля»
Перечитываю последние написанные строки. «Жимолость ещё не дозрела, а земляника, растущая дальше от ручья, на пригреваемых солнцем полянках и проплешинах, оказалась спелой и рясной. Но не бросились её собирать, походили, оценили количество, посовещались. – Как считаете, наберём? – с надеждой, но какой-то неопределённой, спросила мама. – Если упрёмся – считаю, ведра полтора-два сможем. – Папа говорил вроде по-прежнему бодро, хотя не так уже искренне. – Черемши подрежем. Мама кивнула: – Редиска ещё осталась, пучков на десять… Будет с чем ехать. – Значит – берём… – В этой фразе папы не слышалось утверждения или вопроса. Оба глянули на Илью, и ему снова захотелось сказать, что надо заканчивать с этими мучительными поисками денег, с его унизительной платной учёбой. Вернётся сюда, будет работать по хозяйству. Или ещё что… Но сказал другое: – Берём». Ну, неплохо. И знаю, как продолжать. Слова выстроились в голове в нетерпеливую очередь. Хватаю ручку, пишу: «Вернулись к машине, попили воды, разобрали ковшики, разошлись по полянкам». Паста другая. Тоже синяя, но с другим оттенком… Листаю твёрдые, словно зацементированные словами страницы. Те, что исписал четырнадцать, десять, восемь, пять, три, полгода назад. Цвет строк то ярко-синий, то бледный, то почти фиолетовый, то вот чёрный, а здесь гелевой полстраницы… И буквы то толстые, то тонкие. Это от шарика в стержне. Бывают большие шарики, а бывают микроскопические прямо. Я раньше любил как можно тоньше, и почерк был убористый, симпатичный, напоминающий распутинский, а теперь предпочитаю ручки с большим шариком, и буквы часто в клетки не вмещаются… И почерк испортился, и зрение уже не очень. Если листать тетрадь быстро, то страницы напоминают покрывало из разноцветных лоскутов… О, а тут вообще кусок карандашом!.. Карандаш почти выцвел, надо скорее дописывать. Или ручкой обвести. Помню, почему карандашом. Это я в Шереметьево сидел. Летел в Братиславу. Да, в Братиславу, на презентацию проекта «Сто славянских романов». Сумка была забита: ноутбук (даже в кратковременные поездки беру ноутбук, надеясь поработать), зарядки, блокноты, книги для презентации, электробритва… Мучаясь в ожидании посадки на самолёт, я вытянул эту тетрадь, а ручки лежали где-то на дне. В куртке был карандаш с затупившимся грифелем, и вот им стал писать. «Сейчас, в конце июня, ручей стал узеньким, смирным, но отшлифованные валуны по его краям, наносы сучьев, а то и огромные стволы с содранной корой показывали, что во время таянья снега на вершинах ручей становился могучим и свирепым». Надо, конечно, поработать над текстом. Но это когда буду набивать в компе. Потом вычитывать набранное, потом – вёрстку, даст бог. Да, раньше часто писал в аэропортах, в электричках и поездах, в очередях. Теперь же коротаю время в айфоне… А когда я летал в Братиславу? Выдвигаю верхний ящик стола, где у меня загран. Запищал домофон. Встаю, иду в прихожую. Там почти сталкиваюсь с женой, но обгоняю – беру трубку первым. Не то чтобы мне хочется общаться с курьером, но нужно распределять работу. Жена заказала еду, я её принял… – Да! – Курьер. – Открываю. Тычу в кнопку на трубке; тонкий зуммер. Вешаю трубку, но не отхожу: курьер преодолел калитку, сейчас будет домофон у двери в подъезд. Стою, жду. Тишина. Может, кто-то входил или выходил, и курьер заодно… Возвращаюсь в кабинет. Писать уже нет времени. Беру айфон, гляжу, что там в ленте «Фейсбука». Делаю это рефлекторно – чтоб чем-то себя занять. Давненько уже такая у меня привычка. С одной стороны, хорошая – напитываться информацией нелишне, а с другой – задуматься о серьёзном всё меньше возможности. Постоянно читаю, слушаю, смотрю… «А все ли детские писатели добрые?» И фото страницы какой-то книжки. Стишок. «Если вы на качели сели,
А качели вас не качали,
Если стали кружиться качели
И вы с качелей упали,
Значит, сели вы не на качели,
Это ясно.
Значит, вы сели на карусели,
Ну и прекрасно».
Некоторое время выбираю, что бы поставить – «Ух ты!» или «Возмутительно». Ставлю «Ух ты!». «Тихо смотрела второй сезон моста. Там перевод Людковской, хорошо. Ела кашку. Сыночек сходил за круассанами. Мне грустно, всё это бессмысленно, хочется писать абсолютно анонимно и чтобы никто ничего не спрашивал и не говорил. Уже лучше. Настолько, что можно смотреть кино. Настолько, что можно написать в Фейсбуке, что мне грустно. И есть кашку. Уже настолько хорошо. Когда всё плохо, ничего из этого нельзя. Всё это бессмысленно. Все эти попытки жить счастливо. Совершенно бессмысленный процесс». Эта девушка – она поэтесса – всегда жалуется. Сначала я пугался её постам, а потом привык. «Сочувствую». «Вылет “Барсы“ из Лиги чемпионов, рождение сына у принца Гарри, День Победы, хайп по поводу Бессмертного полка, Доренко, Виторган, Чижова… Кто, кроме выживших и семей погибших, помнит о катастрофе в Шереметьево? А ведь прошло всего пять дней». Эт точно… Ничего не ставлю, выхватываю из комментариев: «Да, забыли. Вот так и появляются Калоевы – помучаются в одиночестве, берут нож и идут мстить». Калоев, Калоев… А, да, который диспетчера зарезал в Швейцарии… По вине диспетчера столкнулись два самолёта; у Калоева погибли жена и двое детей. Он ждал извинений, а потом поехал и зарезал. Его быстро освободили и выслали в Россию. Кстати, мне несколько человек советовали посмотреть про него фильм. Недавно сняли. С Нагиевым в главной роли… Надо как-нибудь… Где этот курьер? Что-то реально есть захотелось. Кладу айфон на стол, иду в прихожую. Открываю дверь. Прислушиваюсь. Лифты молчат. Подъезды у нас своеобразные. Их два. И если подниматься по одному, квартиры будут нормальной нумерации, а если по второму… Я за эти два года так и не понял. Короче, один подъезд – это квартиры, а другой – апартаменты или студии. На нашем этаже крыло стовосьмидесятых и крыло четырёхсотых. Крылья разделены дверью. Она открывается свободно, но впечатление, что это тупик. Вот многие и блуждают. Сегодняшний курьер из этих многих. Прибыл злой, запыхавшийся. Правда, извинился за опоздание, но таким тоном, словно я виноват. Я забыл предупредить, впрочем, не обязан вообще-то. Тем более, бесполезно, если сам до конца не врубаешься в эту архитектуру… |