Книга Малуша. Книга 1. За краем Окольного, страница 43 – Елизавета Дворецкая

Улеб в удивлении взглянул на него. Выбутские невесты были хороши, но не в версту внуку Олава конунга.

– Нашу племянницу Мальфрид, – пояснил Бер.

– А, Малушу!

– Дурацкое имя ей дали там в Киеве. Имя моей тетки куда лучше. Сразу видно высокий род.

Отряхнувшись, они двинулись дальше; Улеб пропустил Бера вперед, а сам шел следом, опираясь на жердь, как на высокий посох.

– Так, может, они за нее тоже… – Улеб обернулся в сторону оставшихся позади Выбут, – из-за Малуши. Видел самого длинного, который первым подходил? Это Доброшка Остриславов и был.

– Я понял. И что?

– Малушу за него сватали.

– Да ну! – Бер остановился и повернулся к родичу, загораживая ему дорогу. – За эту троллячью отрыжку? Вы хотели выдать правнучку госпожи Сванхейд за этот хрен телячий?

Он сказал бы «Врешь!», если бы не знал уже, что, на беду свою, Улеб отличается неуклонной правдивостью и порядочностью. Уже по этому всякий понял бы, что Мистине он такой же сын, как сам Константин-цесарь.

– Доброшка парень неплохой, – из чувства справедливости возразил Улеб. – В Выбутах самый лучший жених. Их с Малфой не то чтобы сосватали – не успели. Но когда думали, за кого ее отдавать, Доброшку среди первых считали, я слышал.

– Не хочу задеть родичей твоей бабки, но уж деве из дома госпожи Сванхейд можно было бы устроить брак и получше! – с неудовольствием ответил Бер.

– Когда дева выходит замуж уже «тяжелая», кое-чем приходится поступиться, – вздохнул Улеб.

– Как это – уже тяжелая? – Бер, было тронувшийся дальше, вновь замер и схватил его за рукав.

– Ну, так. Им рассказали – чтобы потом без обид. И приданое давали «за двоих», как говорится. Но она в лес ушла и не вернулась. А то была бы уже за Доброшкой давно.

– Так ее дитя – не от медведя?

– Говорю же тебе, нет…

Улеб осекся, подумав, а не выдал ли тайну, которую следовало сохранить. Но нет, такого не утаишь. Не надо быть повивальной бабкой, чтобы понять: дитя от Князя-Медведя Малуша могла бы родить только в эти дни, под Карачун, а ее чаду уже три месяца, и Бер его видел.

– Но от кого оно тогда?

Загораживая Улебу путь, Бер даже взял его за кожух на груди. Пощипывал мороз, в сорочках, пропотевших за время драки, становилось зябко, но Бер не обращал внимания. Даже про боль от ушибов забыл.

Улеб подумал: что ему может быть известно?

– Моя мать тебе не говорила?

– Нет.

– Тогда спрашивай у нее. Если она решит, что тебе нужно это знать… – Улеб вздохнул. – Я этого решать не могу.

– Но мне нужно это знать! Ведь Сванхейд меня спросит! И останется очень недовольна, если я буду стоять перед ней, как раззява!

– Это уж, прости, твоя печаль! – Улеб улыбнулся и двинулся дальше.

Даже сейчас он пытался оберегать честь своего киевского брата, пока это было возможно.

Бер больше не спрашивал: он уже разглядел, что Улеба при всей мягкости обращения не назовешь слабовольным. Там, в медвежьем логове, Бер не сильно приглядывался к младенцу и не имел времени на подсчеты, но слова Улеба кое-что ему прояснили. Малушу отослали из Киева не только из-за ее древлянского наследства…

Или как раз из-за него? Ведь ее ребенок тоже принадлежит к роду погибших деревских князей.

И кто его отец, становится очень, очень важным.

* * *

Но вот наконец вернулся из гощения князь Судимер, старейшины стали собираться в Плесков на совет перед Карачуном. Кетиль взял Бера с собой; на собрании парню было присутствовать неуместно, однако он провел это время со своей теткой Альдис, то есть княгиней Льдисой, и скоротал день за рассказом о делах Сванхейд и своем походе в лес. Из уважения к родственнице Бер постарался изложить свою сагу как можно ближе к тому, что было на самом деле…

– Повезло нам, – сказал Кетиль, вернувшись от князя. – Деды на второй день явятся. После Плескова сразу. На солоноворот – в святилище и к князю, назавтра – к нам.

– И что? – не понял Бер.

– Князь-Медведь в солоноворот из лесу выходит, ватагу дедов выводит, и двенадцать дней они по волости ходят, дары принимают. Сперва в Плесков, потом далее. К нам и в Выбуты придут на второй день. Значит, что он тебе обещал, на второй день случится.

Бер уже заметил, что о возвращении Малуши родичи не говорят прямо – боятся сглазу. Страшась того больше всех, он даже в мыслях стал себе говорить «когда это случится», и все.

Еще с утра на самом высоком месте берега близ Выбут стали складывать костер. Собрали «огненные ворота», чтобы добыть новый «живой» огонь. Из всех окошек валил дым и тянуло вкусными запахами: хозяйки жарили поросячьи ножки, бараньи бока, пекли пироги для угощения живых и умерших.

– У Сванхейд сегодня большой пир, – рассказывал Бер, сидя в поварне возле Уты, чтобы ей было не скучно хлопотать у печи. Свеня, очень важный и гордый, топил тем временем хлебную печь. – Еще вчера забили борова, натолкали ему в брюхо разных пахучих трав и чеснока, заложили в каменную яму и целые сутки жгут над ним костер, чтобы хорошенько пропекся. Его подадут вечером, когда зажгут йольский огонь. Сванхейд собирает к себе всех жителей Хольмгарда, а потом, попозже, на санях приезжают старики из Словенска. Едут и поют песни, так что на озере, должно быть, слышно. Они доедают, что остается от кабана, и обычно у нас остаются ночевать… ну то есть спать до обеда, а потом едут назад или в Будгощ. А назавтра приедут Сигват и ярилинские, и для них тоже подадут угощение. Сванхейд говорила: пока был жив Олав, он в эти двенадцать дней ездил по всем селениям вокруг Ильменя, но без него этот обычай заглох.

– Кто же у вас там в гощение ходит? – спрашивал Ута, наполняя пироги начинкой из каши с курятиной.

– Вот это и было гощение. А после Олава – никто. Сванхейд сама отдала это право Ингвару, а он им не воспользовался ни разу в жизни. Она говорила, что, когда два года Святослав жил в Новых Дворах за рекой, он ездил в гощение со своим родичем, Асмундом. Он был еще отрок, но тогда люди были довольны. Их князь приносил жертвы и говорил о них с богами. Все думали, он останется у нас навсегда. Спорили, на ком ему лучше жениться.

– У него тогда уже была невеста – Прияна.

– Не помню, чтобы слышал о ней, но я-то был тогда совсем дитя. Я его моложе года на три-четыре, но тогда это было много. Он уже носил настоящий меч, а я – деревянный, и он смотрел на меня как на вошь. Так что не могу сказать, чтобы мы сдружились. Когда убили Ингвара, все наши очень охотно собрались в поход на тех древлян. Если бы мы не помогли князю отомстить за отца, какой он был бы князь? А потом… он остался в Киеве. У нас все ждали, что он устроит там дела и вернется, чтобы править, как его деды, и тогда уже наш князь будет собирать дань с Киева. А он все не ехал, и наша дань отправлялась к нему туда. Только года через три все поняли, что он не вернется. Как и его отец, будет жить в Киеве. И с тех пор все очень недовольны. Если у нас нет своего князя, что мы за люди? Жалкие смерды, отсылающие дань за тридевять земель и не имеющие никого, кто давал бы им суд и закон. Все говорят, что мы теперь стали холопами киевского князя, а были его родным племенем. Даже толкуют, а права ли была Сванхейд, когда решила отдать…