Но те их не слушали, отойдя к кучке британцев и пытаясь говорить с ними на ломаном английском. Санитар показывал новым знакомцам снимок – судя по одобрительному свисту, на нем была изображена его хорошенькая невеста или жена.
– Все честно, – усмехнулся капитан. – У нас есть возможность – у них тоже. Условия равные. А кто ими лучше воспользуется – вопрос стратегии. Это война, а в любви и на войне, как известно…
– Все средства хороши
37, сэр, – мрачно закончил Тедди, твердо решив, что доложит в штаб только о том, что отчетливо бросится в глаза, но нарочно выведывать не станет, не сегодня.
Уэстроу и Джон вернулись через полтора часа и не поверили глазам и ушам. Траншеи опустели, а шум стоял такой, словно начался авианалет. Позиции остались без защиты, а третья и четвертая роты братались с германскими солдатами.
Воздух поочередно сотрясали то немецкие, то английские песни, потом спели «Святую ночь» на двух языках сразу. Солдаты обменивались безделушками и адресами, угощали друг друга домашними деликатесами, полученными в рождественских посылках из дома. Они смеялись и приятельски хлопали друг друга по спине, объясняясь наполовину жестами. Звучали также обрывки фраз на французском.
Тедди сидел у основания насыпи между санитаром и сержантом, чья грудь была увешана наградами, и встал при приближении капитана, машинально одергивая китель спереди.
– Гастингс, что здесь творится? – прошипел побледневший Уэстроу.
– Все, как вы приказали, сэр, – отрапортовал Тедди, многозначительно подмигнув. – Вот наши новые друзья: санитар Рихард из Баварии и сержант с непроизносимой фамилией из… черт его знает откуда. Между прочим, он снайпер, сэр. Видите, я много всего узнал!
– Вы… вы что, пьяны?
– Никак нет, сэр капитан! Только попробовал немного шнапса из фляжки герра снайпера. Никогда не пил более ужасного пойла, сэр! Категорически не советую!
За спиной капитана от беззвучного смеха трясся Джонатан. Ему вспомнились академия и пристрастие Тедди к издевательствам над директрисой.
– Боже милосердный, – капитан устало провел рукой по лицу. – Три ночи в карауле вне очереди, Гастингс.
– Есть, сэр! – Тедди выпрямился, щелкнув каблуками сапог. – Но безобразие не остановить, капитан.
– Может, нам всем это действительно нужно? – попробовал разрядить обстановку Джон. – Мы же все люди. Враждуют державы, а не мы.
– Мы – солдаты, капрал. Ладно, бог с вами. В моих вещах припрятана бутылка рома. Пойду принесу.
Джон и Тедди дружно рассмеялись, провожая взглядами квадратную спину командира. Немцы тоже смеялись, хотя почти ничего не поняли.
К обеду совместными усилиями поймали четырех зайцев, лавировавших между окопами, – скорее забавы ради, чем от голода. Четырех зайцев на такую ораву все равно не хватило бы, поэтому добыча просто была поделена поровну между двумя кухнями.
– Знаешь, – доверительно сказал санитар Рихард, – я мечтаю, чтобы вы скорее убрались в свою Англию.
Он оставил попытки общаться на английском на середине капитанской бутылки рома.
– Передай ему: мы мечтаем о том же, – кивнул капитан, когда Тедди перевел слова Рихарда.
– Надоела война, – поддакнул один из солдат. – А приезжайте к нам, ребята, когда все кончится, а?
К вечеру решили разойтись и объявить конец перемирия. Как выяснилось позднее, рождественские братания произошли повсеместно на обоих фронтах.
***
– Первый.
– Второй.
– Караул.
– Первый…
По длинной извилистой траншее едва слышным шелестом прошелся обычный расчет.
– Капитан хоть понимает, чем чревато такое наказание? – зло прошипел Тедди, на секунду высовывая голову и пытаясь разглядеть в ночи хоть что-то. – Утроил мои шансы заработать лишнюю дырку в голове!
– Завязывал бы ты дразнить Уэстроу, – лениво протянул Джон, сидевший на мате из хвороста, прислонившись спиной к стене траншеи. – Как же холодно, черт возьми! Я начинаю забывать, что в мире существует сухая одежда. Проклятый снег тает и тает. Раньше войны казались мне романтичными. Рыцари в блестящих доспехах, звон мечей, разноцветные стяги реют на ветру и все такое.
– Трупы всегда воняли одинаково, – отрезал Тедди. – И кровь была одного цвета во все времена, хоть латы на тебе, хоть мокрые насквозь тряпки. Нет здесь романтики, старина. Надоели все: и живые, и мертвые.
Он снова приподнял голову и тут же резко пригнулся. Одинокая пуля просвистела в паре дюймов выше головы.
– Это, наверное, снайпер – твой вчерашний знакомец, – усмехнулся Джон. – Капитан сказал, завтра перебираемся к третьей линии окопов.
– Пару миль под пулеметными очередями? Отлично.
Они замолчали. Изредка звучали выстрелы да пищали окопные крысы, но в целом ночь была тихой, словно вчерашнее перемирие еще не закончилось. Тедди отчаянно хотелось курить, но красноватый огонек сигареты во тьме означал верную смерть. Он вздохнул.
– Амелия обещала писать, но ни единой строчки не пришло. Негодная девчонка. В твоей посылке из дома были письма? Надеюсь, в Лондоне все спокойно?
– Да, все хорошо, – откликнулся Джон. – Анна и мама пишут одно и то же. Ну, почти. Видимо, на случай, если одно письмо потеряется.
– Как Шарлотта? – подумав, спросил Тедди.
– Она в порядке, – коротко отметил Джон и моментально сменил тему. – А вот с Восточного фронта известия неутешительные. Говорят, русские тонут в крови и чуть ли не с голыми руками идут на врага. Оружие у них древнее, да и воюют по старинке. Двадцатый век все-таки, а у них… Ну, может свирепостью и выносливостью возьмут, не знаю уж. Тоже мне, союзники. Хотя и мы отстаем от Германии, что тут говорить.
Тедди его не слушал. Вдалеке раздались три орудийных залпа, и все стихло.
***
Следующей весной, когда стало понятно, что война не кончится и к концу 1915 года, Шарлотта записалась на курсы медсестер, едва ли не насильно потащив туда и сопротивляющуюся Анну.
– Ты приобретешь весьма ценные навыки, дорогая, – увещевала Шарлотта несговорчивую подругу. – Уметь оказывать первую помощь – это сейчас необходимость. К тому же у тебя маленькие дети, и неплохо будет получить хотя бы начальное представление о медицине.
Госпитали для раненых, прибывающих с континента, открывались по всей Англии. Многие аристократы отдали под лазареты загородные дома и деревенские имения.
– Шарлотта, мы же не станем работать в госпитале, да? – осторожно спросила Анна на первом занятии, скатывая бинт в аккуратный рулон. – Мы точно учимся на всякий случай?
