Вивьен тоже нравилось в Алых Маках, а четырехлетнему Гилберту было решительно все равно, где именно носиться и прыгать. Шарлотта катала детей в лодке по озеру Мой, где на островке по-прежнему стояли угрожающего вида развалины замка. Они гуляли по окрестностям, рвали цветы и устраивали пикники.
У Вивьен был велосипед, на котором она разъезжала по округе. Шарлотта подумывала, не обзавестись ли и ей таким. Она с удивлением смотрела на дочь-подростка, совершенно не чувствуя себя настолько взрослой, чтобы быть матерью юной девушки.
В этот раз они не взяли с собой слуг. Мейгрид и Агнесс были довольно пожилыми женщинами и тяжело переносили непростую поездку сюда, а Мегги, по сути, вела теперь все хозяйство и не могла оставить дом без присмотра. Мистер Аддерли страшно сокрушался, что семья вернулась к тому, с чего начинала, и жене и дочери на отдыхе придется самим готовить и убирать.
Никто давно не обращал внимания на то, что мистер Аддерли вечно жалуется на нынешнюю моду и простоту жизни. Он всегда боготворил аристократию, а теперь в обществе творилось невесть что, и разделение между классами того и гляди размоется совсем. Тем не менее, даже он не мог отрицать, что Мейгрид и Агнесс – члены семьи, и их нельзя просто уволить и нанять другую прислугу.
Шарлотте нравились простой труд и ее нынешняя тихая жизнь затворницы, и она была искренне благодарна родным, которые не намекали на повторное замужество. Она ни дня не носила траур. Негласный обет безбрачия говорил куда красноречивее, чем цвет одежды.
Зато Уильям недавно женился, о чем и сообщил в последнем письме к миссис Аддерли – Шарлотте он не писал. Женой его стала та самая женщина, которую Уилл когда-то любил. Во время войны она овдовела, а затем вновь встретилась на пути бывшего жениха. Со свойственной ему душевной добротой Уильям Уайт простил ей ошибки молодости.
Шарлотта радовалась за Уилла и за себя тоже. Теперь муки совести по поводу его разбитого сердца наконец утихли.
***
Вивьен учила брата плести венок из цветов. Они сидели прямо на траве переднего двора Алых Маков. Пухлые пальчики Гила никак не слушались, и он в сердцах расшвырял все собранные цветы.
Скрипнула калитка, и вошел незнакомый мужчина в военной форме. Вивьен, обычно замыкавшаяся в присутствии чужих, испытывала доверие к военным. Они все напоминали ей горячо любимого дядю Джона, которого она с удовольствием звала бы папой.
Вошедший, заметив детей, в нерешительности остановился.
– Простите, миссис Шарлотта Уайт здесь? – спросил он. – У меня письмо для нее.
Гилберт, засунув палец в рот, с удивлением уставился на незнакомца.
– Мисс Шарлотта Аддерли, – поправила Вивьен. – Это моя мама. Я сейчас ее позову или могу передать письмо.
– Нет, я должен отдать ей лично, – рассеянно ответил военный, задумчиво разглядывая Гилберта. – К тому же, ваш дом не близко, я устал и был бы не против выпить немного чаю и отдохнуть – хотя бы здесь, во дворе. Будьте добры позвать мисс Аддерли, прекрасная леди.
Польщенная комплиментом, Вивьен зарделась, заправила за ухо выбившийся локон и, взяв Гилберта за руку, взбежала вместе с ним на крыльцо.
Шарлотта была на кухне и заканчивала покрывать глазурью печенье, вполголоса напевая «Мой милый за океаном»
49.
– Мама, там тебя спрашивает незнакомый военный, – объявила Вивьен, появившись в дверях кухни.
– Какой военный, дорогая?
– Не знаю. Высокий, довольно приятный, со шрамом через все лицо. У него для тебя письмо.
Оборвалась песня, замерли испачканные мукой руки. Кровь шумно стучала в ушах – только этот звук да еще собственное дыхание теперь и слышала Шарлотта.
– Мама?
Она медленно повернулась к Вивьен и вытерла руки о фартук, затем так же медленно развязала его и повесила на спинку стула. К горлу подступила тошнота, ноги онемели.
– Вивьен, сходи наверх и попроси бабушку спуститься, пожалуйста. А я выйду – наверное, письмо очень важное, если его не прислали почтой, а отправили человека в такую даль. Будет вежливо пригласить его в дом.
Вивьен пошла наверх. Гил, хвостиком везде ходивший за сестрой, поплелся следом.
Шарлотте, шедшей к двери, казалось, что она преодолевает небольшое расстояние слишком долго.
– Какая глупость. Придет же в голову! Мало что ли в Англии солдат без руки, без ноги или со шрамом во все лицо? – сказала она вслух, берясь за ручку двери и открывая ее.
Пара шагов вниз, и Шарлотта в изнеможении опустилась на последнюю ступеньку крыльца, закрыв лицо руками. Торопливо зашуршали по гравию дорожки знакомые шаги, и не менее знакомые руки обхватили дрожащую Шарлотту за плечи.
– Не бойся, это я, – сказал Тедди. – Это на самом деле я. Я же обещал, что вернусь к тебе. Неужели ты могла подумать, что я обманул?
Шарлотта опустила руки и впилась жадным взглядом в лицо Тедди, сидевшего перед ней на корточках – это действительно, вне всяких сомнений, был он. Она медленно, едва касаясь, провела пальцами по тонкому белому шраму, который шел от уголка левого глаза и пересекал щеку и губы до самого подбородка.
– Я же говорила, почти не будет заметно, – прошептала она.
Взволнованное лицо Тедди озарилось улыбкой.
– Я теперь всякий раз вспоминаю тебя, когда гляжусь в зеркало, медсестричка. Не то чтобы мне часто приходилось это делать в последние годы, но все-таки. Хотя я и без того думаю о тебе ежесекундно.
Пальцы Шарлотты, оторвавшись от шрама, скользнули вниз – по шее, плечу и груди Тедди, остановившись на серебряной Воинской медали
50 с планкой на ленте цветов флага.
– Страна слегка виновата перед своим воином и, как всегда в таких случаях, решила его наградить, – горько усмехнулся Тедди.
– Тео, – Шарлотта прижалась к его груди, не желая ничего спрашивать.
Сейчас ее не волновало, где он был и почему считался погибшим, откуда взялся именно сегодня – он рядом, а остальное потом.
– Боже милосердный! – воскликнула вышедшая на крыльцо миссис Аддерли. – Теодор, мой мальчик, как это может быть?
– Чего только не бывает на свете, мэм, – весело ответил Тедди, поднимаясь и увлекая за собой Шарлотту. – Мертвые встают из могил не только в Судный день.
