Тедди уселся на кровать и расхохотался, закрыв лицо руками.
– Нет, ты невозможная, – говорил он сквозь смех. – Подружиться с моей любовницей! Я такого и представить не мог.
Глядя на него, Шарлотта рассмеялась тоже.
– Шарлотта, – сказал Тедди, успокоившись. – С той ночи в госпитале я не был ни с одной женщиной, клянусь. Не могу сказать, что была масса возможностей… И с Блэкки все кончено, поверь мне.
– Она тебя любит.
– Я знаю. Она красивая женщина и была мне другом много лет. Но выбора передо мной не стоит.
– Мне бы хотелось, чтобы ты ее повидал, – выдавила из себя Шарлотта то, чего громко требовала ее совесть, и поспешно добавила: – Только я пойду с тобой.
Тедди снова засмеялся.
– Ладно, только ради Бога не в публичный дом. Встретимся втроем где-нибудь на нейтральной территории. Иди лучше сюда.
Она подошла и прижала голову Тедди к груди. Он сразу обмяк и расслабился. Он казался себе до этого дня бесчувственным, застывшим во времени, безнадежно потерянным человеком. А эта удивительная женщина ждала и любила. Тедди на протяжении всего дня ловил ее внимательный, пронзительный взгляд и знал, что притворство с Шарлоттой не сработает.
– Я больше не тот, кого ты полюбила, – глухо сказал Тедди, крепче прижимая лицо к теплому живому телу. – Наверное, Теодор Гастингс убит на Сомме.
– Это не так, – Шарлотта нежно гладила его волосы. – Никто не остается одним и тем же человеком всю жизнь. Это только повод выбирать тебя заново каждый день из множества других. До конца жизни выбирать тебя снова и снова, слышишь?
– Я даже забыл, что умею искренне смеяться, а с тобой снова вспомнил. Я жалок и сломлен, Лотти, вот посмотришь. Меня мучают кошмары по ночам.
– Я никогда не попрошу тебя рассказать, как ты жил в плену, если не захочешь сам. А если ночью пойму, что ты видишь плохой сон, то разбужу, – просто ответила Шарлотта. – Раны в душе тоже рубцуются. Не так хорошо, как на теле, но все же. Можешь мне поверить.
Она расстегнула его рубашку до конца и помогла снять. Опытным взглядом сразу заметила, что шрамов прибавилось, и быстро нашла среди них те, которые были когда-то ранами, собственноручно зашитыми ею. Коснулась пальцами трех новых – стянутых кружков от пуль, села рядом и взглянула на спину Тедди.
– Навылет.
Он кивнул.
– Я помню про карту шрамов, и это, судя по всему, Сомма.
Теперь в его глазах были страх и одиночество. Плечи устало опустились, голова поникла. Наконец-то перестал притворяться собой прежним, хотя большая часть и того поведения всегда была не более чем защитной реакцией. Шарлотта видела его глубже, чем остальные, потому что он позволял ей, и только поэтому.
– Дай мне исцелить раны внутри, – попросила она. – Не сопротивляйся. Я ведь все-таки медицинская сестра.
Он кивнул и нерешительно улыбнулся. В груди Шарлотты зашевелилась знакомая боль – как всегда, когда любовь к Тедди, казалось, не вмещалась вся в ее сердце. Боль за четыре долгих года заслонило безутешное горе, и вот она снова с ней, чему Шарлотта несказанно рада.
Она уткнулась лицом в плечо Тедди, пряча слезы, и мягким, но настойчивым нажатием руки подтолкнула его, заставляя лечь на спину.
***
Раздался крик. Шарлотта села в кровати и посмотрела на Тедди. Он тоже проснулся.
– Это Вивьен, – сообразила она, выбралась из постели, поспешно оделась и быстрым движением пригладила волосы. – Я схожу узнать, что случилось.
Выходя из комнаты, она буквально столкнулась с миссис Аддерли.
– Мама? – смущенно проговорила Шарлотта, плотнее запахивая халат.
Окно в конце коридора давало достаточно бледного утреннего света, чтобы видеть друг друга.
– Я… я просто, – она махнула рукой в сторону спальни Джона, попыталась еще что-то сказать, но умолкла.
– Не надо оправдываться, дорогая. Ты взрослая женщина и мудрая, чем я несказанно горжусь. И у тебя от него ребенок, позволь напомнить, – улыбнулась Хэтти Аддерли.
– Мама, спасибо, – Шарлотта порывисто обняла пожилую женщину. – Иди спать, я загляну к Вивьен сама.
Девочка плакала, забившись в угол кровати и подтянув ноги к груди.
– Вивьен, детка, у тебя что-то болит? – осторожно спросила Шарлотта, закрывая за собой дверь и садясь к ней на кровать.
– Плохой сон, – как всегда в минуты волнения, Вивьен перешла на родной французский. – Мне приснилось, что я подошла к нашему дому, а его нет.
– А что вместо него? – Шарлотте хотелось отвлечь девочку ничего не значащей болтовней.
– Ничего нет и некуда пойти, – она снова расплакалась.
– Ну, дорогая, – Шарлотта влезла на кровать с ногами и заключила в объятья сотрясающуюся от рыданий дочь. – Если вдруг наш дом пропал, надо просто пойти к Анне и Джону. Прости, говорю с тобой, как с маленькой. Я знаю, сны иногда бывают такими реальными, что даже после пробуждения веришь в них.
Руки и ноги Вивьен были ледяными, и Шарлотта поспешила закутать ее в одеяло.
– Ты вся продрогла. Опять раскрылась во сне? От этого и кошмары, – добродушно ворчала она, энергично растирая худенькие плечи Вивьен.
– Не от этого, – девочка покачала головой. – Мадам мама, вы же не отдадите меня обратно в приют мадам Делоне? Может быть, бабушка и дедушка, то есть миссис и мистер Аддерли разрешат жить у них?
Шарлотта потеряла дар речи и, отстранившись, потрясенно смотрела в неожиданно взрослые глаза Вивьен. Девочка давно не обращалась к ней так. И что это за мысли?
– Когда вы меня взяли, я себе придумала, что вы – моя настоящая потерянная мама, и сама в это поверила. Но мои родители – неизвестно кто. И, наверное, ужасные люди, если выбросили меня на улицу. А если они умерли, то, видно, были совсем неблагополучные, если в целом мире у них не осталось никого, кто мог бы меня взять, – на одном дыхании выдала Вивьен. – Этот человек заберет теперь вас и Гилберта. О, как я ненавидела его вчера, ложась спать! Невежливо не представлять гостей, мадам мама, хоть мы всего лишь дети. Но я узнала по фотографии – это отец Гилберта. Не знаю, как оказалось, что он не умер, но это точно он. Теперь он вас заберет, а я останусь одна! Мне он точно не разрешит поехать с вами, я ему никто – сирота с парижских улиц!
Выкрикнув последнюю фразу, Вивьен разразилась безутешными рыданиями. Шарлотта заплакала тоже – сказались волнения последних суток.
– Вивьен, ты не никто, ты моя дочка. Разве можно так поступить с живым человеком? Дать надежду на семью, а потом отнять? Ты мое родное, любимое дитя, моя умная девочка. Да, я полагаю, мы покинем дом родителей, но только втроем. О другом и речи быть не может. Теодор тебе понравится, ты привыкнешь. Может быть, будет поначалу тяжело и неуютно, но мы справимся все вместе.
