Онлайн книга «Змеиный князь»
|
– Приветствую великого певца Асгура! – Приветствую великого путешественника Хуфхора и его спутников! – ответил певец. – У меня много имен в Египте, – пояснил Хуфтор, увидев написанное на лице Мала недоумение, – Хуфтор, Хуфхор, Хирхуф… – Я же привык звать его Хуфхор, – сказал Асгур. Он последовал за проводником, чтобы поделиться с ним последними наблюдениями, полученными в странствиях по Египту. Хуфтор, не желая расставаться со старым знакомым, предложил сопроводить Асгура в один из близлежащих городов, где певцу предстояло выступить перед публикой. Так как для этого не было необходимости менять маршрут, Мал согласился. Он не стал возражать и против того, чтобы Асгур скрашивал утомительное путешествие песнями. Певец начал с того, что посвятил всех в историю открытия в самом себе таланта и петь, и обучать искусству пения. – Я могу прямо на ваших глазах научить петь этого розовощекого юношу, – предложил Асгур, имея в виду Гора. Гор в ответ поинтересовался, о чем поет Асгур, быть может, о море и рассекающих волны кораблях, о великих мореплавателях и удивительных странах? – О, нет! Я пою о Великой любви… И Асгур принялся рассказывать о том, как прекрасны сочиненные им стихи, потом достал из кожаного чехла эль-ауд и запел. Песня была от имени девушки, влюбленной в молодого рыцаря. Она томилась в разлуке с возлюбленным. Асгур сначала пел куплет песни на арабском языке, а затем повторял его на французском. Иногда он останавливал верблюда, спускался на землю и молитвенно воздевал руки к небу: Прохладное небо не в силах умерить желаний пыл. Жемчужины слез роняя, каждую ночь хочу обратиться в пыль на твоих ногах. Стать пеплом, сжатым в ладонях, радугой лечь меж волос, медом стекать по губам. Когда Асгур замолк, Мал спросил: – Ты воспеваешь любовь. Приходилось ли тебе самому любить так, как ты поешь об этом? – Да, и в моем чувстве изначально господствовала безнадежность соединиться с той, к которой была устремлена моя душа. Мал уточнил туманное высказывание поэта: – Иными словами твоя любовь была безответной? – Всему виной мое искусство. Однажды моя возлюбленная сказала мне: «Я клянусь вам, что люблю вас как поэта и певца. Я хочу сохранить ваш образ в мире грез, но в мире земном вы мне безразличны». – Ты не любил ее, Асгур, – вмешался Хуфтор. – Ты был влюблен в порождение фантазии, взлелеянный тобою прекрасный призрак. – Знаешь ли ты, самый беспощадный из известных мне путешественников, как я мечтал сорвать с нее одежды и подарить ей тысячи поцелуев, а потом еще тысячу и еще столько, сколько песчинок в песках нубийской пустыни, – возмутился Асгур. – Ее чары проникли мне в голову. Я не мог ни о чем думать, кроме как приникнуть к ее тайным губам и пить с них миртовый сок, слушая сладкозвучные стоны возлюбленной. Асгур прикоснулся к струнам элъ-ауда и запел: Когда же, наконец, и ты поддашься Ночному безрассудству, позабыв Про осторожность, клятву дашь Повиноваться мне беспрекословно Одну лишь ночь? Но и ее довольно, Чтоб красоте божественной предаться. Быть может, так мы вырвемся из плена Губительной тоски. На краткий миг Блаженство неземное нас захватит. И аромат, неслыханный, нежданный, Пусть в одночасье опьянит. С тех пор Я больше никогда не буду прежним. Неистово усладе предаваясь, Мы в океане ночи поплывем, И плоть сольется с плотью без остатка. Преподнесу тебе с избытком поцелуев, Всю наготу твою по капле выпью, И в кровь вольется тьма и яд желаний. Ты знаешь вкус запретных наслаждений И ненасытна до изнеможенья. Нас демоны печали не настигнут Они минуют колыбель любви - Ту, что в руках своих согрели боги, Твоею красотой ослеплены… Пение Асгура оборвал громкий хохот Моркварда. Не оборачиваясь, монгол подстегнул коня и поскакал вперед. – Именно в очаровании самим собой ты черпаешь вдохновение, – сказал Хуфтор, тоже едва сдерживая смех. – Я не могу иначе, – сказал Асгур и пропел: Серебряная ива плачет. Слеза упала на мою ладонь. О ком ее тоска, лишь ветер знает… – Пускай искра очарованности освещает мрак твоей жизни, – Хуфтор посерьезнел. – Но не раздувай ее до пламени – оно сожжет тебя дотла. Я сам предпочитаю разочарование, ведь чувства должны возвышать душу, а это возможно только в том случае, если ненасытные желания останутся неудовлетворенными. В город зрелищ и развлечений Дамиетту они приехали уже вечером. Хуфтор и Гор отказались пойти на выступление Асгура, и певец ушел опечаленный. До начала представления еще оставалось время, и путники потратили его на пополнение запасов провизии. После чего двинулись вслед за пестрым людским потоком, жаждущим усладить слух пением певцов, съехавшихся со всего Египта. Для зрелищ в центре Дамиетты была возведена огромная каменная арена. Зрители заполнили трибуны в ожидании ангельского пения. В глубине арены, на деревянном помосте, установленном на песке, собрались несколько человек. Каждый из них успел прославиться извлечением из своей груди невероятных по красоте звуков: бородатый итальянец, благодушно сложивший руки на далеко выступающем вперед животе, два держащихся рядом испанца: один – болезненного вида коротышка с заостренными чертами лицами, с любопытством разглядывающий публику, другой – погруженный в себя пожилой красавец. Асгур сидел в стороне и небрежно перебирал струны эль-ауда. Между ними нервно вышагивал взад-вперед высокий молодой египтянин. Он периодически встряхивал шевелюрой и вскидывал пылающий взгляд на зрителей. Его полноватое тело было затянуто в облегающее одеяние, а за плечами развевалась короткая накидка. Каждый раз, заслышав шум со стороны зрителей, он поднимал руку в знак приветствия, после чего опять принимался расхаживать по помосту. Он первым встревожился, когда на Арене появились львы. Асгур расценил их появление как часть представления. Испанцы встревожились: петь в том месте, где резвятся хищники, слишком опасно. Между тем, животные окружали помост с певцами, и Мал насчитывал их не меньше десятка. Львы щурились от яркого солнца и принюхивались к запахам, летящим навстречу. Единственный выход находился под северной трибуной. Через гладкие каменные стены выбраться было невозможно. |