Онлайн книга «Дело пропавшей балерины»
— А здесь разве не возбраняется курить? — с вызовом спросил Щербак. — А вы из полиции? — выгнула бровь девушка. Художник открыл рот, чтобы что-то ответить, однако ее реплика прозвучала первой: — Я не тебя спрашиваю, Олежка, — и она рассмеялась звонким мелодичным смехом. — Для полицейского ты слишком претенциозно выглядишь. Щербак умолк, замешкавшись с ответом. Тарас Адамович решил вмешаться в разговор. — Я менее претенциозен, однако тоже не из полиции. Девушка улыбнулась. — Что же вы здесь делаете, господин-не-из-полиции? — Разыскиваю художника и балерину. — Вы их нашли, — снова рассмеялась девушка. — Художник — рядом с вами, а я, надеюсь, пригожусь на роль балерины? Тарас Адамович достал из-под лестницы, ведущей на сцену, старый колченогий стул и поставил его у столика. — Позволите? — Конечно, — выдохнула балерина очередное облачко. — Итак, вы выступаете в этом театре? — Иногда. — Вы знакомы с Верой Томашевич? — Да… — медленно молвила она. — Но ведь Вера… — Что? Девушка колебалась. Она пожала худеньким плечиком, повернулась в профиль к следователю, картинно выдохнула папиросный дым. Затем произнесла, растягивая слова: — Мне говорили, Вера уехала. Возможно, с любовником. Афиши Интимного перепечатали, режиссер был недоволен. Щербак уселся на ступенях лестницы, оперся рукой на согнутую в колене ногу и с притворным безразличием посмотрел на девушку. — Когда вы в последний раз видели Веру? — О, точно не скажу. Возможно, на репетиции, несколько недель назад. Тарас Адамович рассматривал коридор: едва освещенный, извилистый. Одинаковые двери гримерных, реквизит в углу. Это здесь Мира Томашевич пыталась найти сестру, после того, как поняла, что в гримерной ее нет? Девушка внимательно посмотрела на него: — А о каком художнике речь? Кого вы ищете? Следователь достал записную книжку, пролистал несколько страниц в поисках нужной фамилии. — Господина Корчинского. — Яся? Ярослава Корчинского? Тарас Адамович аккуратно закрыл записную книжку, спрятал ее в карман. — Возможно, Ярослава. Вы с ним знакомы? Знаете, где его можно найти? Девушка погасила папироску, прижав тлеющий огонек к донышку крохотной керамической пепельницы, которую она прихватила с собой. — В одной из гримерных. Он теперь экспериментирует — режиссер разрешил рисовать танцовщицам грим. Дай Ясю волю, он бы нарисовал им весь костюм, не надо было бы и ткань тратить, — она снова звонко рассмеялась. Тарас Адамович быстро поблагодарил и направился по извилистому коридору туда, где прятались двери дальних гримерных. Щербак тоже встал со ступеньки, бросив на прощание их собеседнице: — Не кури здесь больше. — Ты же тоже куришь. — Я через мундштук. Так, по крайней мере, эстетично. Смех-колокольчик был ему ответом. — Как ее зовут? — спросил Тарас Адамович, когда Щербак поравнялся с ним. — Ольга. Фамилию не знаю. Художника они нашли не сразу. Пришлось несколько раз стучаться в двери разных гримерных, извиняться. Однако вскоре удача им улыбнулась. Ярослав Корчинский оказался высоким блондином в перепачканной красками рубахе. С болезненно-зеленым цветом лица, как на мгновение показалось Тарасу Адамовичу. Однако потом он понял: приглушенный свет маленькой гримерной придавал такой оттенок всем без исключения лицам. Корчинский краем глаза взглянул на гостей и вернулся к работе. Художник уже заканчивал трудиться над гримом, по крайней мере, так он сказал. Потому что Тарас Адамович, посмотрев на его работу — разрисованные лицо и плечи танцовщицы в ярких пятнах и полосах, — вряд ли смог бы определить, начало это работы или уже ее завершающий этап. Девушка напоминала хищную птицу, перо на голове красноречиво намекало на то, что догадка верна. — Если это что-то из «Лебединого озера», то слишком… претенциозно, — бросил Щербак. Вероятно, его до сих пор смущало слово, которым наградила его несколько минут назад в коридоре балерина с папироской. Тарас Адамович мысленно улыбнулся. Спустя мгновение Корчинский степенно ответил: — «Лебединое озеро» не нуждается в дополнительном гриме. — Странно, я думал, дай тебе волю, и ты нацепил бы лебедям клювы, — саркастически бросил Щербак. — Преувеличиваешь. Я экспериментирую исключительно с новыми тенденциями в балете. Пластические этюды — вот где живопись на теле сочетается с движением и это прекрасно. Тарас Адамович сел на пуфик у зеркала, Щербак прошагал к креслу, стоящему в углу. — Снова скатимся к спору о красоте, — уныло молвил Щербак. — Ты споришь не о красоте, — возразил Корчинский. — Красоту можно узреть и в классической постановке, и в современном искусстве танца. Я вижу ее и там, и там, ты же — только в классике. Щербак с вызовом посмотрел на него. — Сомневаюсь, что ты видишь красоту в «Лебедином озере». Корчинский улыбнулся. Его красноречивые паузы почему-то не раздражали Тараса Адамовича. Он имел несколько вопросов к нему, но оставил их на потом, когда эти ценители красоты прекратят свой спор. — «Лебединое озеро» — это не просто немецкая легенда о любви. Это еще и эстетика славянских хороводов в танце лебедей. Если копнуть глубже, — это древнейшая в мире история борьбы добра и зла, ее можно трактовать по-разному, — Корчинский задумался. — Я бы даже сказал — она требует того, чтобы ее трактовали по-разному. — Для тебя трактовать и вульгаризировать — синонимы, — махнул рукой Щербак. — Наоборот. Это поиски. Как думаешь, кто является главным образом балета? — Это же очевидно. — Тогда ответь. — Одетта, королева Лебедей. Корчинский провел белую полоску от виска к подбородку танцовщицы. — Для меня это не очевидно. Почему не Одиллия? Щербак колебался. Корчинский продолжил: — Одетта — символ добра, Одиллия — темное начало, существующее в каждом из нас. Разве не интереснее было бы акцентировать внимание на ней, исследовать, что заставляет нас выбирать тьму? Почему Зигфрид поддается ее чарам? Тарас Адамович внимательно вслушивался в разговор. — Разве не интереснее было бы исследовать образ самого принца? Откуда это раздвоение — стремление к светлому и темному одновременно, он любит Одетту, при этом — жаждет Одиллии. Почему? Возможно, вот он — правильный путь: не наблюдать за белым и черным лебедями, а изучать образ принца? |