Онлайн книга «Дело пропавшей балерины»
— И сделать ведущей мужскую партию? — почти со страхом переспросил Щербак. — Как знать, — улыбнулся Корчинский, — это извечные поиски. Хищная птица-балерина, расписанная Корчинским, поблагодарила художника и упорхнула на сцену. Они остались в гримерной втроем. Тарас Адамович достал записную книжку. Корчинский вопросительно посмотрел на него: — А вы, господин… — Тарас Адамович Галушко, бывший следователь сыскной части городской полиции. Занимаюсь делом Веры Томашевич. У меня к вам есть несколько вопросов, господин Корчинский. Вы не против на них ответить? — Попробую, господин бывший следователь, — улыбнулся блондин. — Говорят, балерине Вере Томашевич пророчили партию Одетты-Одиллии? — начал Тарас Адамович допрос свидетеля. — Только когда вся труппа будет готова к этому балету. Он непростой, Бронислава это осознает. — Бронислава Нижинская, жена балетмейстера? Корчинский сел на стул, вытирая руки салфетками. — Зачем спрашивать, если вы и так знаете? — Уточняю. Кстати, почему жена балетмейстера занимается постановками целых спектаклей? — Потому что это Нижинская. Насколько вы далеки от балета? Тарас Адамович спокойно ответил: — Насколько это вообще возможно. Корчинский оценил иронию. — Тогда понятно. Бронислава Нижинская — балерина, она вместе с братом была звездой «Русских сезонов» в Париже. Хотя все, конечно, больше говорили о ее брате — Вацлаве Нижинском. Говорят, его прыжки бросают вызов земному тяготению. Вдвоем они бросали вызов традиционному балету, который так смущает нашего с вами общего знакомого, — он красноречиво посмотрел в угол, где словно спрятался в кресле Щербак. — Вы знаете Веру Томашевич? — озвучил традиционный вопрос Тарас Адамович. — Конечно. — Когда вы видели ее в последний раз? — А с ней… что-то случилось? — Это вы мне расскажите. Кажется, Интимный театр вынужден был изменить афиши… Корчинский отложил салфетки. — Если честно, все подумали, что Вера просто взяла перерыв. Решила отдохнуть. Она танцевала чуть ли не круглосуточно, это выматывает. Тарас Адамович посмотрел в глаза собеседнику: — Часто ли балерины берут перерыв без предупреждения? — Не могу сказать, — улыбнулся тот. — Я же не балерун. Но я видел, как они работают, вряд ли я выдержал бы. — Так когда вы видели Веру Томашевич в последний раз? — Недели полторы — две назад. Она танцевала здесь, в Интимном, я делал грим и костюм. После выступления она поблагодарила меня, сказала, что все было превосходно. Тарас Адамович взглянул на Щербака, но тот хранил молчание. — Вы проводили ее до гримерной? — Да. Мы вместе шли, разговаривали. Потом она попрощалась и закрыла дверь. — И больше вы ее не видели? — Нет. — Она не говорила о планах куда-либо пойти после выступления? Корчинский пожал плечами. — Кто его знает. Мы не настолько близкие друзья, общаемся только по делу. — Я могу вас попросить о небольшой экскурсии для нас? Чтобы вы проводили нас от сцены до той гримерной, где переодевалась Вера? — Выходит, вы думаете, что с ней все-таки что-то случилось? — Я работаю над этим, пока у меня нет окончательного ответа на ваш вопрос — сказал Тарас Адамович. Ярослав Корчинский повел их к сцене. На сцене порхала девушка-птица. Втроем они спустились вниз, в тот самый извилистый коридор, где полчаса тому назад видели девушку с папироской. Теперь за столиком никого не было. Прошли две двери и остановились у третьей. Корчинский постучал в гримерную. В этот раз они побеспокоили певицу. Исполнительница романсов в длинном темном платье любезно позволила осмотреть помещение. Тарас Адамович обошел комнату по периметру, осмотрел стены и туалетные столики, удостоверившись, что из гримерной нет другого выхода. Когда они вышли в коридор, следователь спросил высокого художника-блондина: — В тот вечер вы разговаривали с сестрой Веры, Мирославой Томашевич. Сколько прошло времени от момента, когда вы попрощались с Верой, и до того, как к вам подошла Мирослава? — Не скажу точно. Я, кажется, тогда пил кофе внизу, когда ко мне подошла Мирослава и сказала, что не может найти Веру, она спросила, не спускалась ли ее сестра. — Что вы ей ответили? — Что не спускалась. По крайней мере, я не видел. — Из гримерной вы сразу пошли в буфет? — Да, мне захотелось кофе, не мог думать ни о чем другом. Я заядлый кофеман, — улыбнулся Корчинский. — Можно ли выйти из театра мимо буфета через второй этаж? Могла ли Вера пройти незамеченной? — Да, только в том случае, если я стоял спиной к лестнице, и она не окликнула меня, чтобы попрощаться. Тогда я мог и не знать, что она уже ушла. Тарас Адамович кивнул и задумался. Потом спросил снова: — Как долго Вера могла смывать грим? Насколько он был сложным? Художник потер затылок. — Попытаюсь вспомнить… Темная полумаска на лице, белые полоски. Но грим смывается несложно, если она спешила, могла бы управиться минут за пять. — И переодеться? — Просто снять трико? Меньше минуты. Но сколько времени понадобиться, чтобы надеть платье, — не скажу. С художником Корчинским попрощались наскоро. Он заверил следователя, что охотно ответит на все дополнительные вопросы, если таковые появятся в ходе расследования. Темный, сырой вечер окутал город, и Тарас Адамович только теперь понял, что не заметил, как пролетело время. Извозчиков у театра хватало. Олег Щербак сказал, что поедет домой на трамвае, так как не собирается поощрять экипажных вымогателей. Тарас Адамович спросил с улыбкой: — Не любите извозчиков? — Не очень. — Киев обязан им своими фонтанами. По крайней мере, Золотоворотский и еще несколько построены именно для того, чтобы они могли поить коней. Щербак хмыкнул, однако вряд ли изменил свое мнение. Вслух художник произнес: — Были времена, когда экипажи считались проявлением разнеженности. Даже женщины и священники ездили на ослах. — Времена меняются, — сказал Тарас Адамович. Художник снял свои маскировочные очки, затем почти грустно спросил следователя: — Вас что-либо заинтересовало из услышанного в театре? |