Я замкнулась в себе. Старалась быть как можно больше в одиночестве и раздражалась, когда это не удавалось. А учитывая, что в лагере было множество людей, полностью я могла остаться сама с собой, только если бы ушла глубже в лес. Но стоило мне отойти на пару шагов дальше, чем положено, как тут же, словно из-под земли, появлялся Брайан.
При этом он всегда смотрел на меня так внимательно, будто обо всем знал, но молчал. А еще я стала замечать, что он постоянно опекает меня. Если мы едим мясо, то мне достаются самые сочные и крупные кусочки. Как-то я высказалась, что спать на походной кровати неудобно. На следующий день кровать из палатки была вынесена, а вместо нее на полу разложили целую кучу шкур и одеял. Когда утром мне становилось плохо, Брайан словно бы не обращал на это внимания, но однажды я заметила, как он стоит, прячась за кустами, явно охраняя меня. Тогда я разозлилась, но через минуту умилилась подобной заботе.
Грэгор тоже как-то изменился. Куда бы я ни пошла, кто-то из них постоянно был рядом, словно их привязали ко мне.
И сновдаль… Он тоже смотрел на меня по-особому. Поначалу даже как-то удивленно, не то чтобы будто во что-то не верил, просто явно чего-то не ожидал. Я хотела спросить, а потом отчего-то испугалась и смолчала.
Все это началось через месяц после того, как мы уехали из столицы. К этому времени я даже как-то привыкла к своему состоянию, хотя иной раз сама себе удивлялась.
Например, вчера я так сильно захотела своего мужа, что едва дождалась вечера. Брайан ничего против не имел и, как мне показалось, с большой радостью любил меня почти всю ночь, отчего-то уделяя особое внимание моему животу. Я не возражала, хотя такое поведение показалось мне странным.
Что-то этот поход слишком сильно повлиял на нас, а ведь мы даже близко не подходили к местам, где на самом деле идет война. Правда, я замечала, что те или иные ведьмы и колдуны, бывало, пропадали на несколько дней, а потом возвращались снова. Некоторые ушли и не вернулись. И мне хотелось верить, что они просто до сих пор на передовой и присоединиться вновь к нашему отряду пока не могут. От этих мыслей я иной раз едва держалась, чтобы не расплакаться: людей было так жалко, что сил не было.
После разговора с Эорданом мы сидели в палатке и молчали. Колдун ушел минут пять назад, а никто из нас так ничего и не сказал.
– Все это глупости, – я махнула рукой, словно отгоняя от себя дурные мысли. – Они просто не знают правду, вот и придумывают… всякое.
Грэгор открыл уже рот, явно желая что-то сказать, но тут Брайан как-то по-особому на него посмотрел, и тот так ничего и не произнес, просто кивнул, соглашаясь.
Поджав губы, я фыркнула и отвернулась. А потом и вовсе забралась на «кровать», укутавшись с головой в толстое и теплое одеяло. Не сказать, что было холодно, но иной раз меня странно морозило. После этого я уже не видела, как Грэгор с Брайаном переглянулись и заулыбались. Если бы увидела, точно обиделась бы.
Все это время мне было совершенно некогда заниматься туманами и свободой для существ. Сначала проклятый король с сыном, потом сумасшедшая ведьма, снятие родового проклятия с Брайана, последний этап, потом скорейший отъезд из столицы, долгий путь и вот сейчас непривычная мне полевая жизнь в пусть и большой, но всё-таки палатке. На туманы у меня не оставалось времени.
Вздохнув, я повернулась, запутавшись в платье. Это тут же вызвало раздражение, которое я уже привычно усмирила. Наверное, я просто устала.
Подумав, что мужчины захотели дать мне отдохнуть, поэтому не стали комментировать слова колдуна, я решила, что пришла пора снова взяться за туманы. Куда-то идти мне совершенно не было нужды. Простое желание – и я уже внутри туманов.
Итак, что я там думала в прошлый раз о свободе для существ? Кажется, я пришла к выводу, что полностью освободить их от туманов невозможно.
Откинув в сторону одеяло, я полюбовалась мужем и тихо вышла из палатки. Рядом тут же появились гончие, которые принялись ластиться. Ближайший колдун как-то странно передернул плечами и постарался отойти подальше, словно ощутил что-то. Я фыркнула. Тоже мне неженки!
Забравшись на толстый пенек, обняла одну из гончих за шею и задумалась. Если нельзя полностью освободить, значит, нужно оставить поводок! Возможно, что это кем-то может быть воспринято оскорбительно, но существа ведь не люди и мыслят они по-другому. И те самые нити, что связывают меня с каждым из них, могут послужить этим поводком.
Как там сказал колдун? Я якобы могу отказать душе и не дать ей присоединиться к туманам? А если в этом что-то есть? Что, если я могу управлять туманами силой своего желания? Конечно, вряд ли туманы откликнутся, если я задумаю что-то вредящее им, но ведь свобода существ – это не так уж плохо. Мы могли бы так помочь ведьмам из других стран. Например, те же мигары вполне могут вывезти на большой скорости тех, кто хочет покинуть недружелюбное королевство, но не способен этого сделать из-за вероятной погони. А мигары… Нет ни одной лошади, способной догнать их!
Но кто согласится на подобное? Ведьмы и колдуны ведь не знают ни о мигарах, ни о древочеях, ни о других существах.
Значит, надо пустить слух. Приукрасить его как-то. Помнится, я хотела сделать это с помощью сказок, почему бы и нет. Но сначала надо найти способ, позволяющий существам взаимодействовать с другими людьми, будучи при этом в каком-то роде по-прежнему в туманах.
Тяжело вздохнув, я привлекла внимание гончей. Она шевельнулась, немного толкая меня, отчего я едва не свалилась с пенька. Не дал упасть мне сновдаль, появившийся незамедлительно.
– Осторожней, госпожа, вам нельзя вредить себе, – наставительно сказал он, грозно посмотрев в сторону гончих. Те, будто ощутив, что им совсем не рады, тут же унеслись куда-то вглубь туманов. – Невыносимые, – Ингрэйг вздохнул так, словно гончие были просто расшалившимися детьми.
Детьми? Почему-то на этой мысли у меня как-то подозрительно сжалось сердце. Перед мысленным взором пронеслись недавние события. И все взгляды и странная забота мужа, их переглядывание с Грэгором, странно ведущий себя сновдаль. А еще мне казалось, что лагерь не должен находиться так далеко от военных действий, но он явно дальше, чем должен быть.
Я даже засмеялась от подобной догадки. Нет, глупость какая. Вёльды же не могут… Им же нельзя… Ну, то есть они же умирают…
От этих мыслей мне стало дурно. Неужели это всё? Глаза сами по себе наполнились слезами. Я вцепилась в руку сновдаля, желая спросить, сказать, но воздуха из-за накатившей паники не хватало.
В какой-то момент я ощутила, что мне под нос суют какую-то кружку. Я даже не поняла, как выпила.
– Ингрэйг! – завыла я, когда он отнял у меня питье. – Я беременна?
– Да, госпожа, – невозмутимо отозвался он, а я заплакала еще сильнее, просто не веря в такую несправедливость. Что я пожила-то? Мне даже двадцати нет! Большую часть времени со мной никто не говорил. И вот когда я нашла хоть кого-то, кто принял меня такой, какая есть, я должна умереть? Почему? – И я теперь умру? – спросила совершенно по-детски, цепляясь за руку сновдаля, будто за какой-то спасительный якорь.
