Книга Святой Томас, страница 55. Автор книги Дин Кунц

Если широко распахнуть дверь, можно осмотреть большую часть комнаты и убедиться, что там никто не притаился. Но мгновение в дверном проеме было мгновением на волоске от смерти.

Поэт Йейтс писал: «Судьба людская такова:/Бессмертий нам дается два». Бессмертие перед рождени­ем и бессмертие после. Только в жизни мы умираем много раз, от смертельной боли потери и от всех го­рестей и страхов, которыми обрушивается на нас этот мир. Я бы не умер в каждом дверном проеме, возмож­но, только в одном. Однако я бы ожидал смерти каж­дый раз, а ожидание смерти, совсем как психический магнетизм, могло притянуть ее ко мне.

С тех пор как я вернулся в Пико Мундо, моя инту­иция обострилась и полностью заслуживала доверия. Когда же еще безоговорочно полагаться на нее, как не в самую важную ночь?

Я миновал двери, не заглядывая за них, прошел комнаты, вероятно, кладовку и, скорее всего, ванную. У третьей комнаты слева я остановился. Дверь была не закрыта, не широко открыта, а слегка приотворе­на. Я встал слева у косяка и распахнул ее. Услышав вместо выстрелов какой-то другой звук, наклонился вперед и осмелился высунуться.

Кабинет. Полки с книгами. Диван. Кресло и скаме­ечка для ног. Солидный стол красного дерева.

Четвертый сектант стоял позади стола в дальнем конце комнаты. Девушка. В черном, как все осталь­ные. Жаркую лыжную маску, а также очки ночного видения она отложила в сторону — от них здесь не было толку. Она стояла, плотно прижав приклад винтовки к правому плечу, и целилась в дверь. Возможно, тот звук, что я уловил, был ее разочарованным всхли­пом — он послышался снова, когда она безуспешно нажала на двухступенчатый спусковой крючок. Де­вушка несколько раз передернула затвор, но дослать патрон не вышло, если он там вообще был. Видимо, кончились боеприпасы. С недовольным воплем она бросила в меня оружие, и оно звякнуло о пол недалеко от двери.

Я пересек порог, ногой отпихнул бесполезную винтовку в сторону и встретил ее взгляд дулом собствен­ной винтовки.

Она предпочла смотреть на меня, да еще с такой ненавистью и злобой, что я не сомневался: она жела­ла, чтобы я умер, причем чрезвычайно болезненным образом.

Ответив не менее пристальным взглядом, я по­думал, что на моем лице, должно быть, отражается странное сочетание ужаса и любопытства.

Судя по всему, она тоже немного боялась. Ее иска­женное лицо напомнило мне лица утонувших людей в затопленном Пико Мундо из моего сна.

Но потом на смену ярости пришло смирение. Ее черты расслабились. Она тряхнула головой. Вытерла лицо ладонью. На секунду прикусила нижнюю губу. И тяжело вздохнула.

Теперь она взирала на меня с утомленным безраз­личием.

— Просто сделай это. Не играй со мной.

Скажу банальность, но внешность обманчива. Ее внешность оказалась подделкой высшего качества. Она была хорошенькой: кожа настолько безупречная, что не требовался макияж; широко расставленные го­лубые глаза, казавшиеся неспособными на коварство; золотистые волосы, которые впору запечатлеть ху­дожнику на картинах с ангелами; лоб, такой гладкий, словно она никогда не хмурилась от негативных эмо­ций. Однако не красота являлась основной составля­ющей обмана Она стояла передо мной в ореоле дет­ской невинности, и эту невинность нарушала только винтовка, из которой она пыталась меня застрелить.

— Давай же, — повторила она.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Какая тебе разница?

— Сколько тебе лет?

Она не ответила.

— Тебе с ними не по пути, — сказал я.

— Только с ними мне и по пути.

— С этими маньяками?

— Они не маньяки.

— И кто же они тогда?

— Свободные люди, — ответила она.

— Свободные? Свободные от чего?

— От всего.

— Свобода от всего — это рабство.

— Вот как? И кто же меня поработил?

— Пустота.

Ее равнодушный вид теперь сочетался с безразли­чием в голосе, но не со словами, которые она выби­рала:

— Просто убей меня, сволочь.

Я не нажал на спусковой крючок.

— Вся эта шумиха сегодня... Ради чего?

— Какая тебе разница?

— Это то, чем я занимаюсь. Это все, что я знаю. Какой смысл находиться здесь, если нам наплевать на то, что случится?

— Смысл в том, что смысла нет. — Я не мог по­нять, была ее апатия настоящей или притворной. — Быть, а потом не быть.

Мы уставились друг на друга, будто английский, на котором мы разговаривали, вдруг разделился на два разных языка. Потом она спросила:

— Кто ты?

— Я? Никто.

— Ты не простой парень.

— Самый обычный.

Ее глаза слегка расширились.

— Ты — это он.

— Ничего особенного.

Снова молчание. Если ей и правда все равно, чем это закончится, конец только один, и он будет мучить меня впоследствии.

— Не можешь убить девушку, верно? — спросила она.

— Уже убил нескольких.

— Не верю.

— Это правда. Хотел бы, чтобы это было не так.

— Но не безоружную девушку.

Я не стал подтверждать ее подозрения.

Она улыбнулась.

— Видишь, каково это?

— Каково что?

— Я знаю, что значит быть свободной, — сказала она. — Ты не свободен, иначе я бы уже распрощалась с жизнью.

Я понимал се логику. Это была логика душевно­больных.

— Итак, я могу просто взять и уйти, — сказала она.

— Нет. Я не могу этого допустить.

— Почему нет? У тебя должна быть веская причи­на. Твой образ мышления требует веских причин.

— Ты убийца.

— И ты — тоже, — сказала она.

— Нет. Я просто убиваю. А ты замышляешь убий­ства.

— Какая разница?

— Я убиваю убийц.

— Это такая загадка?

— Всего лишь правда.

— Я не понимаю, — сказала она.

— Да, не понимаешь, — с сожалением подтвер­дил я.

— И что дальше? — спросила она после паузы.

Я приметил дверь, обрамленную книжными полками.

— Может, это стенной шкаф. Открой, посмотрим.

Она сделала, как я велел, и за дверью действитель­но обнаружился стенной шкаф.

— Иди внутрь, — приказал я. — Я подопру ручку стулом, чтобы ты не могла выбраться. Потом вызову полицию.

— А если я этого не сделаю?

Я направил на нее винтовку.