Шуад умолк, Аменхетеп сидел потрясённый этой новостью: женщина в течение двадцати пяти лет управляла державой!
— Но как же боги допустили это? — прошептал юный властитель.
— Я и веду к этому! Когда богов много и среди них есть женщины: Исида, Маат, Мут, Нейт, Нефтида, Нут, Сехмет, Селькис, Сешат, Тоэрис, Хатхор — одиннадцать богинь, которые являются также супругами главных богов, то при их попустительстве такое и происходит. Одиннадцать из тридцати четырёх, целая треть! А когда у нас будет один бог, то он не допустит, чтобы женщина взялась управлять такой огромной страной! Последние годы Хатшепсут занималась тем, что строила свой заупокойный храм в Дейр-эль-Бахри. Его возводил её любовник Сенмута, бывший тогда главным сановником Египта. Говорят, её статуи достигали почти тридцати метров! Тутмос Третий разрушил даже их, чтобы скрыть этот позор!
Занятия закончились, а наследник всё ещё не мог унять волнение и тревогу, какие он испытал, узнав о правлении Хатшепсут. Он слышал, что где-то на севере в прошлом существовали воинственные царства амазонок, они нападали на соседние страны, уводили мужчин в плен и создавали из них свои гаремы. Но рассказы о них напоминали страшные сказки. Существование же царицы Хатшепсут не сказка, а явь, и всё это происходило не так давно. Аменхетеп лишь представил, что сейчас, после смерти отца, престол захватит злобная Ов, и под сердцем возникла странная пустота. Отец беспечен, он всю жизнь искал утехи и наслаждения, мало заботясь о державе и не желая прислушиваться к предостережениям Шуада. А жрец смотрит далеко вперёд. Он умён и недаром собирает свою «Книгу истин», собственных изречений.
И каждое занятие он заканчивает одним из них. Вот и сегодня он выдержал паузу и сказал: «Нельзя погасить тьму раньше рассвета».
«А ведь жрец испугался и намеренно перевёл разговор на Хатшепсут, — вдруг подумал фараон. — Откровенность губит, лицемерие разрушает, как любил повторять жрец».
Юный правитель вышел в сад, спустился к бассейну. Нефертити там уже не было. Он разделся, окунулся в тёплый водоём, попытался проплыть игривой змейкой, как принцесса, но тут же нахлебался воды. Странный переливчатый смешок донёсся до его слуха. Аменхетеп высунул голову, огляделся, но никого не увидел, однако сразу почувствовал, что за ним кто-то наблюдает.
— Ты где? — громко спросил царевич, но никто не откликнулся. — Ну как хочешь!
Он вылез из воды, надел набедренную повязку и босиком двинулся по заросшей травой тропинке. Не доходя до ступеней, ведущих в дом, он вдруг резко обернулся и увидел её: она стояла на краю бассейна и смотрела на него. Удлинённое, устремлённое вперёд лицо с большими миндалевидными глазами, похожими на чёрные сливы, глубокими и пронзительными, тонким и прямым острым носиком было так прекрасно, что Аменхетеп несколько мгновений не мог отвести от него жадного взгляда.
— Ты Нефертити? — спросил он.
— В древности иероглифы, обозначавшие моё имя, можно было перевести по-другому: «Красавица грядёт», — улыбнулась она. — Мой отец перевёл их чуть иначе: «Летящая красота». Умирая, он сказал: «Передайте Летящей Красоте, что я завещаю ей всю любовь, какая хранилась в моей душе».
— Мне жаль, что я не знал твоего отца, — погрустнев, проговорил властитель. — Но я знаю, как пишется твоё имя.
— Ты изучаешь старые иероглифы? — её взгляд зажёгся неподдельным интересом.
— Немного. Я также видел, как ты ловко плавала.
— Извини, что я забралась в твой бассейн без разрешения, — она опустила голову.
— Теперь ты можешь залезать туда, когда тебе вздумается.
— Летящая Красота благодарит своего повелителя, — принцесса поклонилась.
— Ты ещё побудешь во дворце?
— Нет, я уже ухожу. Я приносила старшей сестре мазь, которую составил наш лекарь Мату.
— Пообедай со мной!
— Я не могу, я обещала быстро вернуться, и все в доме будут беспокоиться, что меня нет, и никто не станет без меня обедать.
— Я могу послать слугу, который предупредит твоих.
— Нет-нет, а потом я не так одета, чтобы присутствовать на обеде вместе с вами и вашим отцом. Я буду чувствовать себя неловко.
— Ты можешь сходить переодеться, ещё есть время...
— Нет-нет, я должна знать заранее, чтобы привести в порядок лицо, уложить волосы...
— Оно у тебя так сияет, что мне больно смотреть, твоя красота ослепляет! Тебе не надо сурьмить веки и ресницы, ибо и сейчас можно утонуть в твоих глазах.
— Вы милостивы ко мне, государь! — Нефертити залилась краской смущения и снова опустила голову.
— Я хочу, чтоб ты пообедала со мной! — властным тоном произнёс фараон.
— Нет-нет, я не могу сегодня. В любой другой раз, но сегодня я... — принцесса закрыла лицо руками, ибо щёки так горели, что на мгновение она почувствовала болезненное жжение на коже. — Сегодня я... Простите меня, государь! — она поклонилась и так стремительно умчалась, что он не успел её даже окликнуть.
Юный Аменхетеп вернулся во дворец, вызвал Шуада, который составлял для него наиболее сложные послания, ибо очень хорошо знал старые и новые иероглифы, и приказал:
— Прямо сейчас составь моей тете Нефертити изящную просьбу отобедать со мной завтра в обычное для нашего распорядка время. Но когда ты будешь писать её имя, используй древние иероглифы, так, чтобы её имя прочитывалось ещё и как «Летящая красота». Напиши так, чтобы она не смогла отказаться!
Жрец удивлённо округлил брови, не понимая последних слов, ибо никто бы и не посмел отказывать фараону, а уж тем более в такой просьбе...
— Можно я напишу это приглашение после обеда? — поклонившись, спросил Шуад.
— Нет, я сам не пойду обедать, пока не прочитаю это послание, — ответил правитель.
Жрец смиренно склонил голову. Через полчаса послание было готово. Аменхетеп сам несколько раз перечитал его, изменил концовку, начертав: «Припадая к вашим стопам, с нетерпением жаждущего буду считать часы до вашего прихода». Шуад с удивлением выпятил губы.
— Перепиши и не торопись, веди линии поровнее, изящнее закругления, иначе заставлю переделывать! — строго сказал правитель.
Несколько раз прибегал слуга от отца, который звал его обедать, без молодого государя никто за стол не садился, и Ов наверняка высказывала своё недовольство. Но наследник попросил подождать, ибо занят неотложными делами.
Наконец послание было готово, Аменхетеп позвал первого царедворца и приказал ему отнести папирус с приглашением.
— Да не уходи, пока она не даст ответ, а мне нужно только её согласие. Если его не будет, во дворец можешь не являться!
— Но, ваша милость... — оторопело прошептал Илия. — Принцесса может заболеть или отказать по другой причине...
— Мне нужно только её согласие! — властно повторил государь. — Ты же оракул, вот и примени свои чары. Делай что хочешь, но без её согласия ты мне не нужен!
