Илия взглянул на жреца, который имел немалое влияние на наследника, но тот лишь кислил лицо, давая понять, что помочь тут ничем не сможет. Юный самодержец, не произнеся больше ни слова, вышел из своих покоев.
Придя в столовый зал, где все его дожидались, и сев во главе длинного стола, кивнув повару, хлебодарю и виночерпию, дабы те приступали к своим обязанностям, правитель проговорил:
— На завтра я пригласил на обед митаннийскую принцессу Нефертити, а потому хочу, чтобы обед был особенным и праздничным. Также необходимо, чтобы за столом была моя мать и её сестра, а вас, Ов, я бы не хотел видеть... — эти слова были произнесены со столь решительной интонацией, что отец не осмелился противоречить сыну. Ов вспыхнула от обиды и хотела даже покинуть обеденную церемонию, но, взглянув на суровое лицо наследника и на побагровевший, молчаливый лик старого фараона, обиды не выказала, поняв, что муж не отважится её защитить, зато отношения с пасынком она испортит навсегда. Все напряжённо молчали за столом, однако юный соправитель продолжал: — Я прошу меня простить за то, что нарушаю обычную церемонию, но для меня это очень важно... — он посмотрел на отца и улыбнулся. Смягчился и старый фараон.
— Мы понимаем, — ответил он за себя и свою молодую жену.
8
Прошло почти три года, когда Хаттуса, столица Хатти, встречала своего властителя как героя. Главная улица, ведущая к царскому дворцу, была переполнена народом. С венками степных цветов и пригоршнями зерна женщины и дети громкими криками ликования приветствовали возвращение воинов и своего правителя из долгого похода. Впереди шли колонны пленных, за ними караван верблюдов и подводы с завоёванным богатством. Иноземные купцы из Египта и других дальних земель смотрели на этот торжественный въезд царя Хатти с нескрываемой тревогой: почти все соседние страны покорил вождь хеттов, заставив народы платить большую дань. За кем следующий черёд?
Эта тревога усилилась, когда по городу пополз слух, что Суппилулиума на третий же день, собрав большой военный совет, приказал военачальникам спешно собирать новые войска, мастеровым и ремесленникам латать старые и строить новые колесницы, коневодам выбраковывать лошадей, кузнецам ковать мечи, лучникам натягивать луки.
— Мы выступим через три месяца! — жёстко объявил правитель, после того как дал каждому из ратных воевод конкретное поручение, пообещав строго спросить за его исполнение.
— Куда, повелитель? — хором вопросили полководцы.
— Как куда?! — зловеще усмехнулся вождь. — Туда, куда не дошли! В Египет!
Наступило молчание. Все понимали, что с государем что-то происходит: почти всё лицо его осыпали красные гнойники — два утренних брадобрея уже болтались за городом на виселице, белки глаз пожелтели, как случалось при вспышках гнева, и никто не осмелился ему возразить. Здравый смысл подсказывал всем: старые опытные воины измотаны походами, они на пределе, и безумная затея самодержца вряд ли их обрадует, подготовить же новых лучников и конников военачальники явно не сумеют, и кислый запах поражения уже защекотал приближённым царя ноздри. Старый оракул Озри, ставший главным оракулом после сбежавшего Азылыка, смиренно дремал в углу, уронив голову на грудь.
— Что приумолкли? — обведя суровым взглядом полководцев, прорычал властитель. — Я чувствую, кое-кто из присутствующих здесь недоволен этой новостью, — Суппилулиума впился в Халеба, но тот с честью выдержал его взгляд, не став вступать в спор. — Так вот, я хочу сказать всем, что не потерплю не только возражений с вашей стороны, но даже малейших сомнений. Я знаю, мы победим! Мы взрежем брюхо этому жирному египетскому носорогу, и он сам выложит нам все свои богатства. Вы должны верить мне! Каждому слову, каждому жесту, верить безоглядно, безотчётно, душой, сердцем, задницей, чем угодно, и, не раздумывая, идти за мной, куда бы я вас не повёл! И тогда я обещаю вам: весь мир будет у ваших ног!
Царь Хатти неожиданно взглянул на дремлющего Озри и несколько секунд пристально смотрел на него. Все ожидали бури: подобного безразличия к себе правитель не переносил, но тот неожиданно улыбнулся.
— Вот настоящий провидец! — ткнув в него пальцем, громко провозгласил Суппилулиума. — Ибо, когда цари возвещают истину, даже оракулы умолкают, и им ничего не остаётся, как погрузиться в сон!
Все пребывали в панике, втайне перешёптываясь о том, что новый поход грозит им погибелью, однако никто не знал, как остановить страшные приготовления. Вся страна на какое-то время превратилась в военный лагерь, и казалось, переменить ничего не удастся. Почти каждый день самодержец вызывал к себе то одного, то другого полководца, интересовался ходом приготовлений, сам надзирал за выучкой новобранцев, требуя ужесточить натаску. Суппилулиума повелел выбросить деревянные мечи и поединки устраивать на боевых, дабы рука привыкала держать их вес, нарабатывалась отвага и осторожность. Все удивлялись неуёмной энергии самодержца, он носился на своём коньке, как юноша, словно и не было изнурительных походов и жестоких боёв.
Государь радовался ещё и тому, что пропал голос Азылыка. Уже три месяца он не слышал его, и вождь решил, что один из его воинов разыскал прорицателя и обезглавил непокорного. Однако никто не появлялся, впрочем, об этом повелитель почти не задумывался: страсть к мщению и желание стать властителем мира не давали ему покоя. Но однажды утром уши вдруг заложило, послышался хрипловатый смешок, и Азылык привычно произнёс:
— Ни одного из тех сорока воинов, кого ты послал за моей головой, в живых не осталось, и зря ты их поджидаешь. Может быть, ещё подошлёшь? А то мне скучно! Я ем, сплю, пью сладкое вино, а вот занимательных игр нет. Или ты скоро сам заявишься? Натаскал своих новобранцев? Это хорошо, что они сражаются на боевых мечах, да по-настоящему. Многих ещё до похода порубят! — прорицатель засмеялся, а Суппилулиума взвыл от ярости. И тотчас жуткая боль расколола мозг, он резко поднялся из-за обеденного стола и сразу же рухнул на пол.
Лекари уложили его в постель, долго не понимая причин возникновения столь сильных головных болей. Прошло два с половиной месяца, прежде чем помощь оракулов и знахарей — а их созвали отовсюду, дабы вылечить властителя, — смогла погасить болевые вспышки. Все сошлись во мнении, что «чёрному касситу», как иногда ещё называли Азылыка, удалось подчинить себе некоторые центры сознания правителя, и попытались с помощью заклинаний, молитв, снадобий и жертвоприношений освободить его от злых чар. Боли снять удалось, но правитель чувствовал себя плохо.
Лишь самый молодой из оракулов вождя хеттов Вартруум, родившийся на окраине Хаттусы, неодобрительно отнёсся к таким попыткам волхвов избавить царя от недуга.
— Даже глупец поймёт, что причина болезни нашего вождя в той порче, которую навёл на него чёрный кассит! Не устранив его, мы не излечим государя! Почему же мы обманываем друг друга и нашего властителя?! — воскликнул он, и в его узких глазах вспыхнуло пламя. — Или вы по-прежнему боитесь оракула?!
Он поджал тонкие губы и оглядел волхвов. Но все молчали. Тогда Вартруум сам вызвался вступить в поединок с Азылыком. Но его заявление никто всерьёз не принял. Из сорока двух гадателей Хатти большинство были выходцами из Финикии и Палестины. Этот список продолжили несколько ливийцев, двое ассирийцев, алзиец, микенец, кассит Азылык и единственный хетт Вартруум. Случайное возвышение кассита всеми воспринималось болезненно, но спорить, а тем более сражаться с ним никто не решался, слишком тот был могущественен и талантлив. Смиренно молчал тогда и молодой прорицатель, поддакивая первому придворному волхву и не смея ему противоречить. Однако кассита не любили, а потому его изгнание все приняли с радостью, но и ныне мериться с ним силами прорицатели не жаждали. Вызов Вартруума был встречен усмешками. Но когда тот потребовал неотлучно находиться рядом с государем, днём и ночью, эту просьбу сочли дерзкой и молодому прорицателю отказали, ибо после бегства Азылыка пост первого гадателя перешёл к старейшине — финикийцу Озри. И это многих устраивало. Ему единственному доверили надзирать за выздоровлением властителя. Вартруум вспылил, обвинил своих собратьев в измене, но в тот же день был удалён из круга придворных оракулов. Протестовать он не осмелился, в Хаттусе проживало много его родственников, на кого могли бы пасть кары оракулов, объяви он им войну. Сам же Суппилулиума ничего об этих разногласиях не знал, ибо с яростью воина боролся с дикими приступами головной боли.
