— Хаарит сам нижайше просил освободить его от должности первого оракула, разве не так?
— Да, я уже стар... — пробормотал он.
Эхнатон недоумённо взглянул на Суллу.
— Но почему выбор пал на этого старого чужестранца, которого никто не знает, ваше величество? — заюлил тот. — Я служил ещё вашему отцу...
— Его знаю я, и это моё право как фараона подбирать себе первых помощников, — чеканя каждое слово, холодно проговорил Эхнатон. — И если завтра наш первый оракул прогонит вас прочь, то я ни одним жестом не выкажу своего возражения. Ни единым!
Сулла побледнел, прожигаемый страхом, тотчас разгадав, что навлёк на себя гнев правителя. Фараон, не сказав больше ни слова, удалился.
— Я тебе говорил, что сыновей у них не будет, — пробормотал Хаарит. — Звёзды не ошибаются.
— Да я уже с Тиу договорился, она нашла роженицу, которая разрешается от бремени в один и тот же день с царицей и носит в себе сына! — еле справляясь с ознобом, пробормотал Сулла. — Даже муж у неё похож на нашего властителя, и сама хороша, чего ещё желать?! Объявился бы наследник, все счастливы, не в первый раз такое свершается под этим небом! Я первый оракул, и твоя жизнь текла бы спокойно и неспешно. Что, разве не так? И вдруг какой-то Азылык, и всё рушится! Земля перевернулась! — выкрикнул он.
— Тише, не буди подземных духов Осириса! — властно выговорил Хаарит. — Азылык дядя Илии, вот что плохо. Не люблю засилья иудеев, они, как муравьи, в любую щель пролезут! А он сыграл на твоём ложном пророчестве о наследнике и обошёл нас. Потому лучше молчать. Я тебе давно об этом говорю! Иначе нас вышвырнут отсюда, как облезлых собак!
— Ну это мы ещё посмотрим! — напыжился Сулла.
Шуад провёл первого оракула в просторный кабинет фараона, усадил в кресло рядом с узким окном, сквозь которое прорывался прохладный ветерок с Нила.
— А я уже второй раз слышу ваше имя, — не удержавшись, проговорил жрец. — Первый раз его произнёс в Фивах совершенно незнакомый мне человек, приезжий, как потом выяснилось. Он подбегает ко мне и спрашивает: Азылыка не знаете? Я говорю: нет. Ночевать ему негде, я приютил его у себя. Проходит несколько дней, он готовит изумительное мясо, мы пьём вино, беседуем, и вдруг он снова: как же так, почему ты не знаешь Азылыка? Я спрашиваю: да кто он такой?! А мой гость и заявляет: лучше тебе не знать его никогда, дольше проживёшь! Вот такая история! — радостно засмеялся Шуад, но, столкнувшись с цепким и напряжённым взглядом оракула, тотчас посерьёзнел. — Ну что же, надо работать! Сейчас мы быстро всё сделаем, я только очиню карандаши, — он взял несколько рыбьих костяных палочек, из которых делали карандаши для письма, умело заострил их.
— Незнакомца звали Вартруум, — торжественно промычал оракул.
— Верно! — обрадовался Шуад. — Готовил он божественно! Целую неделю мы пировали, как небожители! Надо же, такой талант! Я говорю ему: давай я тебя познакомлю с нашим фараоном! Ты станешь первым поваром Египта! Это великая честь! Правитель выстроит тебе дворец, ты станешь богатым человеком!
— И что же он?
— Соглашался, а потом исчез! Мы оба легли спать, а проснулся я один. Он странный. Рассказывал, как его держали в плену, он каждый день чистил конюшню, его кормили какими-то объедками, ужасно!.. — не умолкал жрец.
— Вот он туда и вернулся, — сообщил Азылык.
— Как?! — округлив глаза, потрясённо воскликнул Шуад. — Этого не может быть!
— Увы, он заходил ко мне перед отъездом, говорил, что тоскует по своей конюшне, жить без неё не может, хочет вернуться, — сотворив грустное лицо, вздохнул оракул. — Я дал ему еды в дорогу, немного серебра, чтоб он смог добраться, и он уехал.
— Надо же! — задумавшись, прошептал жрец и, выпятив толстые губы, несколько мгновений сидел, уставившись в одну точку. — Это же потрясающая притча! — взмахнул он руками. — Необыкновенная! Человек живёт, испытывая страшные тяготы, страдания, муки и настолько привыкает к ним, что уже не может без них, а нормальная, сытая жизнь нагоняет на него тоску. И в один прекрасный день этот человек не выдерживает и бежит туда, где его снова ждут муки и страдания! Это ведь так?
— Да, вы правы, Шуад, — согласился Азылык.
— Потрясающая история! Я их собираю, — загоревшись, пояснил он. — У меня много самых разных притч, но такой я ещё не слышал. Мы должны как-нибудь сесть и поговорить! Я чувствую, вы знаете такие вещи, от которых волосы встанут дыбом!
— Могут, — усмехнулся Азылык.
5
Суппилулиума без передышки гнал лошадей к Каркемишу, первому сирийскому городу, расположенному на берегу Евфрата. Внезапность — вот удача полководца. Вождь хотел въехать в город в разгаре дня, когда ворота открыты настежь и сотни окрестных торговцев прикатили свои повозки с товаром. Одной сетью захватить как можно больше добычи, принудив городских старейшин к сдаче. Дальнейший умысел прост и коварен: часть войска он переодевает в торговцев, те проникают в Эмар и Халеб и открывают в решающий момент ворота. Завладев тремя большими сирийскими городами, Суппилулиума набирает там ополченцев, ублажает хорошей едой и наложницами своих воинов и отправляется в Египет, который неминуемо падёт после двух-трёх сражений. Потому очень важны первые бескровные захваты, дабы воины почувствовали вкус победы.
До Каркемиша оставалось менее двадцати вёрст, когда вернулись дозорные, доложив, что дорога свободна и можно без боязни ехать вперёд. И всё же вождь хеттов отправил сначала сторожевой отряд в пятьдесят всадников и не спеша двинулся следом, сохраняя разрыв в три-четыре версты. Прошло полчаса, когда с воплями примчались назад шесть израненных конников, едва выбравшихся из засады, устроенной на дороге. Минуя старый горный кряж, отряд подвергся неожиданному камнепаду. Валуны посыпались, как град. Горстка неизвестных смельчаков в один миг смела сорок четыре всадника, кто это был — разбойники или защитники Каркемиша — установить не удалось. Сердце правителя дрогнуло, как и тогда, когда они подходили к Митанни. Он призвал к себе сирийца Халеба, начальника колесничьего войска. Тот выслушал перепуганных сторожей, задумался.
— Вряд ли это разбойники, — помолчав, заключил сириец.
— Почему? — спросил самодержец.
— Разбойникам ни к чему нападать на военный отряд. Им важнее торговый караван или купеческий обоз, там есть чем поживиться. А что взять с простых воинов? Лошадей? Но, судя по рассказу, камни сыпались лавиной и дробили как лошадей, так и всадников. Нас явно поджидали, ваше величество!
— Этого не может быть!
Суппилулиума помрачнел. О выходе войска из Хаттусы, кроме начальников дружин, не знал никто. На них же правитель полагался, как на самого себя. Из ближайшего окружения сановников даже Озри не ведал точный день и час. Азылык, конечно же, мог прознать обо всём, но зачем ему радеть сирийцам? В его сознание оракул не проникал, самодержец почувствовал бы это. Потому он и был уверен во внезапности своего нападения.
