Книга Воин тумана, страница 10 – Джин Вулф

– Закончил ли ты свой рассказ?

Жрец, улыбаясь, кивнул.

– Я бы мог, конечно, рассказать куда больше. Но детские головки подобны малым сосудам: так быстро переполняются, что знания переливаются через край.

– В таком случае нам пора. – Пиндар встал. – Здесь, наверное, найдутся добрые крестьяне, которые смогут нас накормить?

– Мы с учениками скоро возвращаемся в город, так что, если хотите, подождите немного, и я покажу вам те дома, где нас кормят каждый год, – предложил жрец.

Пиндар покачал головой:

– Нет, ждать мы не можем. Мы направляемся в Лейбадейскую пещеру и сегодня должны пройти немало, если хотим завтра еще засветло добраться туда.

Синие глаза Гилаейры вспыхнули:

– Так вы идете в Дельфы?

– Да, нам приказал идти туда оракул, устами которого говорил великий бог поэзии. Точнее, – поправился Пиндар, – это Латро должен идти туда, а меня фиванцы выбрали ему в провожатые.

– Можно и мне пойти с вами? Не знаю, что со мной происходит, – а вам конечно же совершенно неинтересны мои личные обстоятельства, – но в последнее время меня очень тянет к богам, я чувствую себя значительно ближе к ним, чем когда-либо, да и вообще все воспринимаю иначе… Именно поэтому я и приняла участие в вакханалии.

– Ну разумеется, можно, – ответил Пиндар. – К тому же с нашей стороны было бы очень дурно начать путешествие с отказа в защите столь горячей поклоннице наших богов!

– Ну вот и спасибо! – Гилаейра вскочила и чмокнула поэта в губы. – Я мигом соберусь.

Я надел хитон, кирасу и опоясался странным, похожим на серп, кривым мечом в бронзовых ножнах. Ио говорит, что это мой меч и называется он Фальката, и это имя действительно написано на клинке. Рядом я обнаружил разрисованную маску; Ио сказала, что это жрец дал мне ее вчера, когда я изображал сатира. Я повесил маску на шею.

Мы остановились позавтракать в одном из крестьянских домов; нам подали лепешки, соленые маслины и сыр, а также вдоволь вина. После трапезы я сразу расположился на широкой скамье, где можно было развернуть свиток, и постарался побыстрее все записать. Но вот Пиндар уже предупреждает, что пора выходить.

Подняв голову, я увидел, как из-за холма появляются какие-то смуглые люди, вооруженные дротиками и длинными ножами.

Обычай велит избивать и оскорблять пленников. Пиндар говорит, это потому, что спартанцы своих рабов презирают; нас они, впрочем, считают равными или, по крайней мере, близкими себе по статусу, хотя вряд ли такое вообще возможно с их точки зрения для тех, кто рожден не в Спарте.

Меня они били сильнее, чем Пиндара или чернокожего, пока я не заметил на обочине дороги того спящего старика. Теперь меня вообще не бьют. Не слишком сильно бьют и Гилаейру с дочкой; сейчас обе они спят, однако спартанцы что-то сделали с ногами девочки, и она еле ходит. Когда с меня сняли путы, я до самого привала нес малышку на руках.

Недавно часовой взял да и отнял у меня мой свиток. Я стал следить за ним и, когда он отошел в сторонку по малой нужде, поговорил со своей знакомой женщиной-змеей; она скользнула следом за часовым и вскоре вернулась, неся в пасти мою книгу. Длинные, полые внутри зубы ее полны яда. Она говорит, что с их помощью высасывает из других жизнь и сейчас свою долю уже получила.

Теперь я должен поскорее описать случившееся вчера, пока еще что-то помню, не то все снова канет в окружающий меня туман: и сияние солнца, и облака серой мягкой пыли, взлетающей при каждом шаге, и мои насквозь пропыленные до колен ноги… Вчера чернокожий шел впереди, я за ним.

Оглянувшись, я увидел позади Пиндара и свою черную тень – она была не менее черной, чем у нашего чернокожего. Обе наши тени тоже двигались вдоль дороги. Потом меня избили древком копья, чтоб не оглядывался, и чернокожий что-то кричал, наверное, просил не бить меня, ну так они и его побили.

Руки у нас были связаны за спиной. Я все боялся, что заденут мою израненную голову, ибо ничем не мог прикрыть ее, однако бить меня по голове они не стали.

Мы прошли еще немного, и тут я заметил на обочине дороги спящего чернокожего старика и спросил Пиндара (это имя я знал), не возьмут ли наши мучители этого старика в плен. Пиндар спросил, кого я имею в виду. Я мотнул в ту сторону головой, как это обычно делает наш чернокожий, но Пиндар так и не смог ничего разглядеть – наверное, старика плохо было видно в густой красноватой тени виноградных лоз.

Один из рабов Спарты спросил, о каком старике идет речь. Я пояснил, но он мне не поверил и сказал, что в тени ничего нет. Я настаивал на своем и сказал, что готов показать ему спящего, если он позволит мне сойти с дороги. Я говорил уверенно, ибо надеялся, что, проснувшись, тот старик, возможно, захочет помочь нашему чернокожему, а заодно и всем нам, или хотя бы сообщит кому нужно, что нас взяли в плен.

– Ладно, – согласился раб, – покажи, да не вздумай бежать! Но если там никого не окажется, пощады не жди.

Я сошел с дороги и присел на корточки возле спящего.

– Отец, – прошептал я, – отец, проснись! Помоги нам! – Поскольку руки мои были связаны, растормошить его я не мог, однако сумел опуститься на одно колено и вторым коленом толкнуть спящего.

Старик открыл глаза и сел. Был он лыс, а курчавая борода до пояса была белее инея.

– Клянусь Двенадцатью ^[40], он сказал правду! – воскликнул тот раб, что отпустил меня к старику.

– Что случилось, мой мальчик? – густым басом спросил у меня старик. – Что здесь происходит?

– Что происходит, не знаю, – сказал я, – но, по-моему, нас собираются убить.

– О нет! – Он посмотрел на маску, что висела у меня на шее. – Ведь ты же друг моего ученика. Не могут они так поступить с тобой! – Он встал, покачиваясь, и явно только теперь понял, что так и заснул на обочине дороги в тени виноградника, будучи пьяным в стельку. У нашего чернокожего кожа тоже будто лоснилась, но этот толстый старик еще и страшно потел, а потому прямо-таки весь сверкал на солнце; казалось, у него за спиной горит свет.

Рабу, который позволил мне сойти с дороги, он сказал: