Онлайн книга «Одесская сага. Троеточие…»
Все, кроме Жени, регулярно подвергались пытке чтением. Центр Вселенной и двенадцатой квартиры на Мельницкой всем, кто опрометчиво присел дольше чем на три минуты, совала в руки книжку и приказывала: «Читать!» Как минимум до последней страницы. Одна Евгения Ивановна, превратившаяся вдруг в бабу Женю, на провокацию не велась: – Пять страниц! Вот покажи руку – раз, два, три, четыре, пять. И все. Торг с баб Женей был неуместен. Деда Паву по умолчанию не трогали. И вот посреди этой нежно-розовой детской тирании внезапно появилась младшая сестра. Сначала Юля не осознала последствий и обрадовалась: наконец-то будет с кем играть, потому что во дворе все или сильно старше, или совсем мелочь. Нила, выготавливая очередную передачу в роддом, эту тему развивала и поддерживала: – У тебя теперь сестричка. Это лучше, чем братик. Будете секретами делиться, будете играть, будешь ей косички заплетать. – И отдашь свои игрушки, – брякнул еще не сильно пьяный, но уже веселый дед Пава. – Это почему еще? – Потому что она младше. Никакой логики Юля не увидела, а Нила, бросив укоризненный взгляд на мужа, защебетала: – Ты ее будешь учить всему – ей твои старые игрушки ненужные, а тебе новые, взрослые, купят. – Когда же я увижу сестричку? Я уже хочу с ней играть! – канючила Юлька, и Нила взяла ее с собой. Все кусты возле Второго роддома на Комсомольской в середине мая превратились на неделю в волшебное зернисто-белое кипение. – Смотри, как красиво! Как манная каша на молоке! Нила, это что за растение? Нила шла враскачку, тяжело дыша и перекладывая сумку из руки в руку, и болтала со своей заводской подружкой и Юлькиной крестной Лоркой Сениловой. – Счастье такое! Людка так хотела! Ты же знаешь, она Толика еле уговорила, а теперь у нас еще одна красивая девка. – Она обернулась к Юле: – Ты ж мой юный художник! Как называется? Так и называется: кашки. – Ты говорила, что кашка – это! – Юля выдернула из-под дерева пастушью сумку. – Это тоже кашки, только маленькие. В кого это дите со своими кустами? Сестру, а точнее сверток, похожий на гигантскую байковую гусеницу, мама показала в окно второго этажа – ничего не видно. А еще через день была выписка. И Юльку наконец пустили обнять маму. Первое, что увидела Людка у дочери, – золотуху, диатезную корку и сукровицу, которая сочилась из-под уха. – Что случилось с ушком? Чем мазали? – Я никому не говорила. А они и не спросили, – пробурчала Юлька. Ей вообще мало внимания уделяли в последние дни – и она специально отковыривала болючие корочки и мечтала сильно заболеть всем назло, чтобы мама пришла и отругала этих предателей. Сестра была смешная – с торчащим чубчиком и скрюченными пальчиками. Как с такой играть, пока было непонятно. А дома началось самое страшное. Сначала про Юлю все забыли окончательно, восторгаясь и сюсюкая над спеленутой сестрой, которая пускала слюни. Юлю за пузыри из слюней пару раз отругали и точно никто так не восхищался. Дальше больше: все вчерашние фанаты – баб Женя, Нилочка, баба Феня и даже мама стали шикать: – Сестричка спит, не ходи, не пой, не шуми… Когда все уселись на кухне за праздничным столом, Юлька подкралась к кровати. Новая бесполезная, абсолютно неиграбельная сестра спала, пожевывая губами и морща нос. «Вот и зачем я ее так просила?» – размышляла Юля. – Мам, я посмотрела. Там скучно. Она не умеет играть. Я передумала. Я не хочу сестру. Людка расхохоталась: – Ну, в магазин ее обратно не примут. Это теперь на всю жизнь. Она подрастет и тебе будет с ней очень хорошо. Обещаю. – Когда? Завтра? – Нет, позже. – Летом? – Через пару лет. – Что?! Когда?! Ее обманули. Какая-то сестра отобрала все внимание родных и ничегошеньки взамен. Лежит она, спит. Шуметь нельзя. Юлька подкралась к кровати – безымянная сестра спит. Она топнула – спит. Пискнула – спит. А на кухне шло вялое обсуждение имен. Люда настаивала на Анастасии. Красиво и много ласковых. – Мне не нравится, – отрезал Толик. – Почему? – Не нравится, и все. – А какое тебе нравится? Только давай без этих Ярославен и Лучезарий. – Олеся. – А полное какое получается? – Так и будет Олеся, – сиял Тося. – Это по Куприну, что ли? Так фильм с Чурсиной лет восемь назад вышел. Уже не модно. – При чем тут мода? Мне имя нравится! – И что это будет? Алеся Анатольевна? Бред какой-то! Вообще не звучит! – взорвалась Людка. – Еленой назовите, – внезапно подала голос Женя. – Почему? – Потому что Елена Фердинандовна моя свекровь. Твоя прабабка лежит без имени. Земля пухом. Может, если бы не она, нас бы всех не было. Она мне жизнь спасла во время войны. А без меня эта, – Женя посмотрела на Нилу, – точно бы сдохла от голода. – О, баб Лёля! Какая сильная женщина была. Просто огонь! – подхватила Нила. Обсуждение прервалось странным звуком: – А что это гудит? – прислушалась Нила и приподнялась. – Ах ты ж засранка! Юлька стояла у кровати и, глядя в упор на спящего младенца, громко и протяжно орала: – А-а-а-а-а-а-а-а!.. – Ты что творишь?! – Я? – Юлька сердито засопела и набычилась: – Я… я… радуюсь! – Не ругайте! – На горизонте появилась сияющая Людочка. – Младенцы первую неделю плохо слышат. Так что всё… – А-а-а-а-а-а-а-а-а! – еще громче заголосила Юля. – Сейчас я возьму ремень, – тихо отчеканила Женя. Юля моментально замолчала и юркнула в свое кресло плакать. – Плачь, деточка, будут длинные ресницы, – отозвалась Нила. – Я мечтала всю жизнь, чтобы у меня сестра была, а у меня не было. – Да? Я тоже мечтала, – отозвалась Людка. – Даже не начинай! – Нила закатила глаза. – Даже не думай! Какая сестра? От Павочки? И что бы мы ели? Ночью Людка будет обсуждать этот ор с Толиком, который предложит: – Может, все-таки ремня дать пару раз? – Нет, – шептала Люда, – ты же тоже доктора Спока читал: бить детей непедагогично. Она ревнует. Надо ласково. – Напридумали: бить непедагогично, – фыркнул Тося. – Маме моей скажи. – А давай мы девочку запишем Еленой Анатольевной, а сокращенно будем называть Лесей. Я в словаре у Нюськи смотрела, есть такая форма, – отчаянно врала Люда. |