Онлайн книга «Волки Лозарга»
|
– Кто вы такая? – спросил он. – Вы не похожи на женщину из народа. – А что такое женщина из народа? Разве все мы не принадлежим к народу Франции? Пусть я живу и не в хижине, если вас интересует именно это… – Вы аристократка, да? Это же бросается в глаза. Но руки у вас на месте, и помощь от вас немалая. Редкое явление. – Не одна же я помогаю! – Господи, да похоже, что одна. Еще сегодня утром я видел, как из Парижа уезжали в каретах дамочки, им не терпелось укрыться в своих загородных домах. Да и наши штабные предпочитают вести дискуссию в прохладных салонах или в конторах. – Вдруг он наклонился и отечески потрепал белокурую головку. – Продолжайте в том же духе, дитя мое. Вот нам прибыло еще работенки… И действительно, самозваные санитары несли вниз по лестнице новых раненых. От них стало известно, что площадь перед Ратушей усеяна телами убитых и раненых. Бой велся на редкость беспощадно. – В домах на площади люди тоже за нас, но дома там неудобные и маленькие, – сказал один из санитаров. – Здесь раненым лучше всего, пока их не перенесли в центральную больницу. Сейчас-то все подходы к ней перекрыты для тех, кто воюет с нашего берега. А из Сите уже туда носят. – Постарайтесь добыть хоть что-нибудь для оказания первой помощи. У нас тут почти ничего нет. – Сделаем что сможем, доктор. Они убежали. А Гортензия дала попить вновь прибывшим и стала омывать окровавленное лицо хорошо одетого крепкого парня со страшной раной на груди. Раненый тяжело дышал, смежив веки, но как только почувствовал прохладную воду на лице, вздохнул с благодарностью и приоткрыл глаза. И вдруг Гортензия почувствовала, как он весь напрягся у нее на руках. Она подумала, что он умирает, но, взглянув, увидела, что глаза у него широко раскрыты и он глядит на нее с удивлением и ужасом: – Госпожа! Госпожа Гортензия! – Вы меня знаете? – Ну да! И вы меня тоже… Я же Флоран… бывший лакей вашего отца… – Вы?! Она наскоро стерла грязь и кровь с его лица и только тогда узнала… нет, она не забыла высокого парня, чуть высокомерно относившегося ко всей остальной челяди, потому что он слыл любимцем хозяина, которому, впрочем, казалось, был безраздельно предан. В особняке на шоссе д'Антен Флорана не любили, особенно Може, норовивший всякий раз, когда вывозил госпожу де Берни с дочерью, наговорить о нем с три короба. – Теперь я вас узнала, – тихо сказала Гортензия. – Значит, вы тоже решили драться за свободу? А разве вы не остались в доме после смерти моих родителей? – Остался? Я? Нет, только не это! Он казался ужасно напуганным, но Гортензии помешали спросить, что с ним: старый доктор – его звали Ноден – отстранил ее, чтобы осмотреть раненого. Но тот оттолкнул врача. – Вы не нужны мне, доктор! Я знаю, мне недолго осталось жить… – Рана и вправду тяжелая, но нужно все-таки попробовать… – Нет, нет… Оставьте… Дайте мне поговорить с этой девушкой… Само небо ее сюда послало… в час моей смерти… Не отнимайте время… которое у меня еще осталось… Сюда… сюда… мадемуазель Гортензия! Ноден удивился, но, догадавшись, что между ними что-то происходит, медленно отошел. Да и ему уже кричали: там была женщина, потерявшая много крови. Гортензия заняла его место подле Флорана, и рука его тут же вцепилась в нее. – Мне нужно… облегчить свою совесть… Да вы не знаете… что я пережил… с той страшной ночи… – Вам известно, что тогда произошло? – Да… Я даже виноват… но невольно… О мадемуазель! Вы знаете, я так страдал! Эти несчастные… – Их убили, да? – Вы… знали? Да, это правда. Помните… человека с кладбища? – Да. Он тоже недавно умер в тюрьме. Но скажите, кто убил моих родителей? – Принц… Сан-Северо… Дайте мне… сказать! Он… говорил… что влюблен… без памяти влюблен… в госпожу баронессу… Он… был уверен… что если… он сможет увидеться с ней… наедине… просить ее… молить… она ответит на его любовь. У Флорана, видимо, было повреждено легкое, он хватал ртом воздух, и от усилий пошла горлом кровь. Гортензия хотела что-то сказать, но он жестом остановил ее. – Он дал мне много денег… чтобы я тогда вечером… спрятал его… в будуаре мадам, где ваши родители… имели обыкновение… пить прохладительные напитки… воротившись с бала. Я был такой дурак! Я согласился. Я спрятал его… за старинной лаковой ширмой… где стояло кресло мадам… она там сидела… когда страдала мигренью… Я приготовил поднос… Ваши родители… вернулись… Они пошли в будуар… А потом я услышал… выстрелы… Я побежал туда… и увидел… как принц… вложил пистолет… в руку вашего отца. – Но ведь вы могли позвать на помощь, разоблачить этого подлеца! Почему вы молчали? – Он угрожал мне… Сказал… что это было по приказу… короля… И я дал ему сбежать… через окно… Я потом закрыл его… – Но где же была горничная моей матери? Она ведь всегда ждала ее с балов, чтобы помочь снять платье и убрать драгоценности. Она что, ничего не слышала? – Дверь… спальни была заперта на ключ… И потом… я заплатил ей… чтобы она тоже… молчала… Нам так было выгодно… нас… ведь могли обвинить… Гортензия сжала руками виски. Ей казалось, голова у нее сейчас лопнет. Но боли, той боли, которая пронзила ее при известии о смерти родителей, уже не было. Оставалось лишь бесконечное отвращение. И еще гнев. Она ненавидела злодея, хладнокровно застрелившего ее любимых отца и мать и посмевшего затем поселиться в их доме, пользоваться их вещами, присвоить их имущество. Все это взывало к мести. Но умирающий еще не закончил. – Я хотел… умоляю вас… меня простить… Я… я не знал… не хотел… По щекам его катились слезы, падали ему на шею… Отчаяние его, казалось, было искренним, но как доказать это? А она нуждалась в доказательствах. Вдруг Гортензия увидела Делакруа. Он пришел обратно на берег и, усевшись на камень, увлеченно делал зарисовки с лиц, искаженных страданием, и тел мертвецов, всех этих солдат и бунтовщиков, лежащих вперемежку. Их примирила сама смерть. – Я запишу то, что вы рассказали, а вы подпишете, – предложила она Флорану. – Только тогда я прощу вас. – Я… пишите скорее! Она подбежала к художнику, отобрала у него блокнот и карандаш, вырвала чистый лист… – Да что вы делаете? – вскричал он пораженно. – Мои рисунки… – Речь идет о моей жизни. Я ваших рисунков не трону, но мне нужно записать одну очень важную вещь! Она бегом вернулась к умирающему и быстро, в несколько строк записала его рассказ, а потом протянула ему карандаш. – Помогите мне приподнять его! – обратилась она к художнику, в недоумении последовавшему за ней. Тот повиновался. Флоран взял карандаш, склонился было над листком. Но вдруг у него пошла ртом кровь, и, икнув, он испустил дух. Гортензия закрыла глаза, пытаясь справиться с подступившими слезами. Бумага выпала у нее из рук. Делакруа подобрал ее, прочел… |