Книга Земля матерей, страница 52 – Лорен Бьюкес

– Игра, полагаю, – язвительно отвечает швейцар. – Но у нас также бывают шоу, правда, только после шести вечера, еще есть зал игр для молодой дамы, три ресторана, СПА.

– Интернет есть?

– Разумеется есть. Хотите, я поставлю вашу машину на стоянку? Можете зайти и заглянуть. Это бесплатная дополнительная услуга для всех наших гостей, – добавляет она, заметив колебание Коул.

– Все в порядке, спасибо. – Держи карман шире, так она и расстанется с ключами от машины!

– Можете отогнать машину сами. Сзади въезд на подземную стоянку, или можете поставить на любое место на стоянке напротив. Видите подъезжающий автобус?

Именно автобус убеждает Коул в том, что это не ловушка, призванная завлекать невинных путешественников, обрекая их на погибель, – по крайней мере, не в большей степени, чем любое другое казино.

– Зачем люди сюда ходят? – шепотом спрашивает Мила, когда они заходят в главный зал, вооруженные купленным за двадцать долларов ваучером на фишки, «чтобы начать», который Коул надеется обменять на съестное. Они бродят мимо колонн в стиле ар-деко, позолоченных светильников и черного «Мазерати» на крутящейся подставке в центре зала, с красным бантом, пристроившимся на капоте подобно паразиту, и номерными знаками «ДжеймсБонд». Здесь не меньше сотни женщин, не считая обслуживающего персонала, рассеянных между автоматами с мигающими лампочками и звуковыми эффектами.

– Зачем кому-то может понадобиться такая машина? – продолжает Мила. – Почему люди по-прежнему играют? Неужели они не знают, что это глупо?

Время от времени один из автоматов выдает с грохотом горсть пластмассовых жетонов, хотя счастливая победительница испытывает скорее раздражение, чем восторг, словно смысл совсем не в этом, словно на самом деле это лишь помеха на пути к истинной цели: кормить автомат и тыкать в мигающую желтую кнопку, раскручивая колеса. Тут дело не в надежде. А в антинадежде. Отточенный до совершенства ритуал, утешающий предсказуемостью результата. А результат этот – полный ноль, пустота, отсутствие смысла. Коул понимает, каким утверждающим это будет. Мы играем в эти игры, потому что знаем правила.

Здесь было бы так легко стащить чей-нибудь бумажник. Если бы не камеры видеонаблюдения. Коул поднимает взгляд на потолок и поспешно опускает голову, ужаснувшись собственной глупости. Ну конечно же, в казино есть камеры видеонаблюдения. И они с Милой сейчас в кадре.

Первое правило того, кто спасается бегством, крошка: нужно исчезнуть как можно лучше.

«Я полагала, мы договорились не упоминать об этом», – мысленно парирует она.

На самом деле это не имеет значения, до тех пор пока они не дадут никому повода просмотреть запись. Это означает, что вопрос о краже бумажника убирается со стола (покерного), что является облегчением. Они купят что-нибудь поесть на вынос, сходят в туалет и двинутся дальше. Не задерживаться на одном месте.

– Мам, смотри! – Мила дергает ее за рукав, потому что происходит нечто более странное, чем просто скармливание денег позвякивающим и мигающим разноцветными лампочками автоматам. Женщины в пестрых одеяниях, таких ярких, что это затмевает богатые ковры на полу, расходятся по всему залу. Неоновые ниндзя, с вуалью, закрывающей нижнюю половину лица, и платком на голове. Их наряды покрыты надписями, сделанными большими толстыми буквами, ярко-розовыми, зелеными и ядовито-желтыми. На самом деле это не надписи. Одно-единственное слово. «Простите». Написанное приступом различных шрифтов и красок. «Простите-простите-простите-простите».

– Может быть, это шоу? – спрашивает Мила. Коул увлекает ее в дальний угол между рычащими и шипящими игровыми автоматами.

– Сестра моя, вы уже слышали слово? – К ним приближается дородная женщина, ее зеленые глаза ярко горят над вуалью, которая вздымается над ее ртом, когда она говорит.

– Нет, на самом деле я не…

Женщина берет ее за руки.

– Это самое простое слово. И самое трудное.

– Я знаю это слово. Я умею читать. – Коул пытается высвободиться. – Честное слово, я не хочу. Спасибо.

– Я произнесу это слово вместе с вами. Именно ради этого мы здесь, для того чтобы предложить прощение.

– Мы собирались уходить отсюда.

Коул видит, что весь зал разбился на отдельные поединки. Рядом с ними еще одна неоновая монашка возбужденно говорит что-то ухоженной бодрой пожилой женщине, которая еще не оторвалась от игрального автомата, но уже послушно кивает ей. Но есть и те, кто не хочет, чтобы им мешали; одна женщина на гироскутере катится прямо на монашку, пытающуюся к ней обратиться, вынуждая ее отступить в сторону.

– Разве всем нам не нужно прощение? – Зеленые глаза щурятся в терпеливой улыбке.

А ей оно нужно?

Тяжесть ружья, холодное прикосновение стали к ладоням, мягкая податливость плоти, когда она вдавила деревянный приклад старухе в плечо, прижимая ее к земле. Ей хотелось сделать больше. Хотелось ударить ее прикладом в лицо. Почувствовать, как хрустнул нос.

Другие женщины постепенно уступают напору. Дама на гироскутере вцепилась в рясу монашки, которую пыталась сбить всего каких-нибудь несколько минут назад, и всхлипывает.

Сестры столпились вокруг «Мазерати» с дурацким бантом на капоте. Появляется охрана, женщины в черных куртках с наушниками и микрофонами, с забранными в хвостик волосами.

– Простите меня! – задрав голову, кричит одна монашка.

– Простите нас! – завывает другая.

Эти причитания подхватывает третья, четвертая монашка, и наконец уже все охвачены агонией скорби, рвут на себе рясы в истерике раскаяния, обморок игральных автоматов, мигающих огнями дискотек и хрустящих попкорном выигрышей, потому что еще остаются посетительницы, не обращающие внимания на этот спектакль.

– Осуждения в нас нет, – обращается к Коул ее монашка. – Все мы совершали ужасные поступки. Все до одного.

«Ко мне это точно относится», – думает Коул.

Она проснулась в «Атараксии» рядом с пустой кроватью. Во рту пересохло, язык распух. Знакомое ощущение. Как после таблеток бензодиазепама, с которых она слезала на протяжении последних шести месяцев, разламывая их на все более мелкие кусочки, до тех пор, пока не осталась одна горькая пыль под языком, а в голове у нее прояснилось. Понимая, конечно же понимая, что произошло. Билли подмешала ей снотворное. Майлса нет. Крышка карбюратора «Лады» исчезла.

– Потому что мы должны были или считали, что должны.

Половина шестого утра. Она поняла это, даже не глядя на часы. Предрассветные сумерки, когда часовые меняются, вводят в курс дел новую смену, не смотрят на мониторы видеонаблюдения. Выяснить это оказалось совсем не трудно. Кто знал, что можно подружиться с охранницей, приготовив пирожное-пралине на чей-то день рождения? Взятка сладостями. Билли это знала.

– Все мы совершали ошибки.