Книга Сладкое искушение, страница 60 – Венди Хаггинс

— "Я поняла, что ты моя беда, как только ты появился…", — и выглядит при этом она настолько очаровательно, что я даже готов простить ей Тейлор Свифт; вот так вот готовить что-то специально для меня, да еще и собственными руками. Сомневаюсь, что Анна догадывается об интимности того, что она жаждет меня накормить. Для меня это как прелюдия.

С нашего последнего поцелуя прошло восемнадцать месяцев. Греховно много. Стоит начать думать о том, как мои ладони обхватывают ее тело, как я набрасываюсь на ее губы, как все мое тело начинает потряхивать от безумного желания, а перед глазами начинает плыть.

Возьми ее.

Бери же.

Немедленно.

Кого волнуют шептуны, когда разумом овладевают инстинкты, жаждущие исполнения коварных желаний тела? Я достаточно разумен, чтобы понимать, что никаким образом не могу им поддаваться, но черт, это так больно.

Анна тянется, помешивая красный соус и замирает. Очень медленно она оборачивается и видит меня. Откладывает лопаточку и отступает на шаг.

Какая умница.

Я должен коснуться ее, и она это знает. Я пытаюсь побороть свои порывы и взять зверя под уздцы. С каждым моим шагом она отступает, пока сама не загоняет себя в угол и не натыкается на раковину, я уже в сантиметрах от нее, нависаю над ней, вдыхаю воздух, который она только что выдохнула. Причем очень осторожно, чтобы она не увидела в моих глазах зверя. И я понимаю, что ей одновременно не по себе и очень хочется рискнуть. Моим рукам нет веры, так что я сжимаю ими край раковины, заключая ее в ловушку. Из которой никогда не выпущу.

А затем я наклоняю голову и прижимаюсь к ее губам.

Сладкие. Соленые. Мягкие и нежные. Несомненно, такая только Анна.

И, о да, Боже, да. Как же мне этого не хватало.

Видимо, Анна думает, что опасности никакой нет, потому что внезапно она становится дикой. В глазах у меня появляется туман и я всеми силами пытаюсь держать себя в руках. Вкус, ощущения — все еще лучше, чем я помню. В отличие от меня, она не сдерживается. Ее руки тянут меня за волосы, ногти впиваются в затылок и шею. Она ласкает мои плечи и спину. Пытается притянуть меня ближе, но я как кремень, сопротивляюсь, не смея сдвинуться с места. Я углубляю поцелуй, позволяю окунуть свой разум в прекрасное состояние. Постепенно приходя в себя, я начинаю покрывать ее легкими и нежными поцелуями, пока не буду снова готов углубиться.

Когда мои ноздри наполняет грушевый аромат, тело снова требует взять ее.

Анна сжимает мои предплечья и, прервав поцелуй, смотрит на меня:

— Ты в порядке?

О, она даже и представить себе не сможет. Мне хочется показать ей всю свою благодарность. Я обещал ей, что сегодня ничего такого не произойдет, но похоже, до моего тела сие сообщение не дошло.

Я заставляю себя отстраниться от нее и запускаю руки в волосы.

— Черт, мне снова нужен душ.

Не, я конечно горд собственным самоконтролем, но частые души уже перестают помогать. Тело понимает, что его дурачат. И в присутствии Анны ежедневная боль становится только интенсивнее.

Последний раз проведя полотенцем по волосам, я уже собираюсь швырнуть его на пол, как вспоминаю, что здесь Анна и мы, вроде как, убирались. Так что я поднимаю полотенце и, кое-как сложив, вешаю на держатель.

Видите? Я и так умею. Я даже самостоятельно выношу последний мешок с мусором, без ее напоминаний.

С прекрасным настроением я бегу к Анне по коридору в прачечную. Мда, настроение было прекрасным. Но стоило заметить выражение ее лица и записку в руке…

Чеееееееерт…. блин. блин, блин!

Долбаная записка от Анны Мэлоун. Помню только одну строчку из нее — что-то про продолжить с того места, на котором остановились. Это плохо.

— Я слышала, ты не работаешь, — тихо спрашивает Анна. — Это правда?

Хотелось бы мне ответить категорично.

— По большей части, да. Я работаю только если рядом шептуны или получаю задание от отца, но даже с племянницами Мариссы это, как правило, не секс.

Она медлит, а мне хочется рассказать ей ВСЕ — как тяжело было сопротивляться, и каких успехов достиг, но опровержение этому в ее руках — я сделал кое-что, и тут уже не важно секс там был или нет.

— На вечеринке тоже были шептуны? — Когда она спрашивает это, я понимаю истинную подоплеку вопроса. Был ли я с ней по воле обстоятельств или же по своей воле? Внутри образуется пропасть. Я не хочу врать, и не важно, что я предпочту выколоть себе глаз, чем признаться.

Я качаю головой.

— Нет. — Я не работал.

Она сминает записку и отворачивается, вперив взгляд в стиральную машинку, и я чувствую, как срываюсь в пропасть. Я понимаю, что она чувствует. Тошнотворный вкус предательства и осознание себя полной дурой за то, как пыталась объясниться со мной за поцелуй с Коупом, при том, что я поступил куда хуже. Господи, если бы Копано творил с ней то, что я с той Анной…. Я стискиваю зубы и беру себя в руки. Надо все исправить.

— Анна. — Она игнорирует меня и продолжает загружать машинку. — Энн, прошу. Выслушай.

Да как же быть? Она поворачивается ко мне лицом, в ее глазах стоят слезы. Я хватаюсь за волосы, судорожно соображая, как спасти эту ночь.

— Это было после разговора с Марной, — пытаюсь объяснить. — Я поверил, что ты с Коупом вместе, несмотря на то, что Марна уверяла меня в обратном. Я был уверен, что ты влюбилась в него.

С ненавистью признаю, что собственная неуверенность довела меня до такого низкого поступка, но я обязан быть с ней честным. Анна закрывает глаза, на ее лице выражение муки, она словно представляет себе самое худшее. Надо скорее ее переубедить.

— Ты с ней спал? — спрашивает она.

— Нет. — И пусть я сомневаюсь, что ее это впечатлит, но она должна знать. — Почти, но прерваться было просто, не то что с тобой.

Она так и не открывает глаз.

— Я все испоганил, да? — Она открывает глаза и с грустью смотрит на меня. — Я так долго держался, Анна. И ты не поверишь, как это было здорово. — Восемь месяцев, пока мне не пришлось работать на вечеринке в Нью-Йорке. А так ничего, кроме зажиманий в барах напоказ перед шептунами. Интересно, она понимает как мне было трудно проходить через все это, или как я скучал по ней? Слезинки скатываются по ее щекам. Мне хочется смахнуть их, но я не знаю, позволит ли она прикоснуться к себе.

— Тогда, в День святого Валентина, я хотел рассказать тебе все это… — но затем, запинаясь, рассказываю о том, как узнал про нее и Коупа. — Я позвонил Марне, ожидая услышать очередное "нет", но она слишком долго молчала… и это не могло означать ничего хорошего.

Надо заткнуться. Сам же себе яму рою. Странно, но Анна сама тянет ко мне руку. Я смотрю на нее мгновение, прежде чем беру ее в свою.