Онлайн книга «Замуж за Черного Властелина, или Мужики везде одинаковы»
Из-под ресниц наблюдала. Люди не летают, как птицы, потому что отрастили больши-ие ягодицы. И он этими самыми полупопиями по ступенькам — бряк, бряк, бряк. Музыка! На пятнадцатой ступеньке опомнился, за перила рукой ухватился, поднялся на ноги, но с трудом. Рука, вижу, так и тянется ощупать, не осталось ли чего на лесенке. Спросил бы у окружающих, коли сам не видит, и не надо на меня угрожающе пялиться — у меня «чуйства», я переживаю, видишь, как эстетично валяюсь у мужиков на десницах. Грудью, можно сказать, от твоего позора отвлекаю. Одно плохо — там скоро мозоль натрут или ожогов наставят. Травма на производстве у них оплачивается? Хошь не хошь, а пришлось в себя приходить, и наша процессия двинулась дальше, но уже гораздо медленнее. Знамо почему. Кондрад одной рукой за лоб держался, другой поясницу потирал и вперед уже не вырывался. Жалость какая, столько поворотов и лестниц зря пропало, аж душа болит. Доползли мы все же до церкви, а там нас старичок, божий голубь, встретил. Разряженный сам из себя, расфуфыренный весь. Любят они тут ткань рулонами наматывать и золотом с ног до головы увешиваться. Этот светоч религии нам разулыбался сладко-пресладко. Я прям еле сдержалась, чтоб не дать ему ценный совет: «Улыбаясь, вы делаете зубы беззащитными». — Дети мои, вы прибыли соединить себя узами брака в священное место. По своей ли воле и велению сердца совершаете вы столь ответственный шаг? Хоть в чем-то мы были с Властелином солидарны: у обоих в глазах светилась жажда убийства. Причины, добавлю, были разные. — Иалона, вылезай на поверхность. Ты этого святошу знаешь? — Нет, наш богослужитель при штурме погиб, этот пришлый. — Тады фиг с ним. И я полезла обниматься: — Как я рада вас лицезреть! Как мне недоставало божьего слова и святого напутствия! А сама ему за шиворот чесоточного порошочку отсыпала. А че? Пусть у мужика тоже праздник наступит. Повеселится, потанцует. Танец «брейк-данс об косяк» называется. Переворот в мире средневекового искусства. Святой отец меня от себя отклеил и в исповедальню пригласил: — Готова ли ты, дочь моя, покаяться перед замужеством? Я рявкнула: — Всегда готова! — и отдала ему пионерский салют. Старичок прикосел и рысцой двинул в кабинку, я рядом устроилась, в смысле в другой кабинке рядом, а не то, что вы подумали. — Поведай мне, дочь моя, о своих грехах. — Ой, грешна, отче! Как заподозрю, что преступаю международную конвенцию ООН по правовой защите женщин, так страдаю… — Чего преступаешь? Конц… ковер… — Конвенцию, отче! Стыдно не знать таких вещей в наш просвещенный век. Я вам счас маленький ликбез устрою. Слушайте: «Конвенция о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин. Государства-участники осудили дискриминацию женщин во всех ее формах, согласились проводить политику ее ликвидации и обязались принять ряд мер: включить принцип равноправия мужчин и женщин в свои национальные конституции и другое законодательство и обеспечить практическое осуществление этого принципа; принимать законодательные и другие меры, включая санкции, запрещающие дискриминацию в отношении женщин; установить юридическую защиту прав женщин на равной основе с мужчинами и обеспечить с помощью национальных судов и других государственных учреждений эффективную защиту женщин против любого акта дискриминации; воздерживаться от совершения дискриминационных актов или действий в отношении женщин и гарантировать, что государственные органы и учреждения будут действовать в соответствии с этим принципом; принимать соответствующие меры для ликвидации дискриминации в отношении женщин со стороны лиц, организаций, предприятий; принимать соответствующие меры, включая законодательные, для изменения или отмены действующих законов, постановлений, обычаев и практики, представляющих дискриминацию в отношении женщин; отменить все положения своего уголовного законодательства, представляющие собой дискриминацию в отношении женщин…» Я думала, у священника падучая. Изо рта пошла пена, глазки закатились… Не дал договорить, заверещал как зарезанный: — Я постигнул, уразумел! Чем еще грешна, дочь моя? Мало тебе, мазохист средневековый? Так на тебе! — Мучает меня, отче, один вопрос… — Поведай мне, дочь моя, надеюсь, я облегчу твои муки. Безусловно! Всенепременно! Получи, фашист, гранату! — Почему, когда ты разговариваешь с Богом — это названо молитвой, а когда Бог с тобой — шизофренией? Пятиминутное молчание и несмазанный скрип мозговых шестеренок. Прерывая затянувшееся безмолвие, прозвучало робкое уточнение: — А полегче грехов у тебя не найдется? Ну, прелюбодеяние там, кража, убийство? Приплыл мужик до кондиции. Гордо проинформировала: — Нет, в этом не грешна. По мелочовке не работаю. Тяжкий вздох: — Иди с миром, дочь моя. Отпускаю ныне все грехи твои. И мы оба вывалились из неуютных душных кабинок: цветущая, довольная я — и потный, красный богослужитель. Кондрад окинул нас подозрительным взглядом и проследовал на лавку в исповедальню. В пока еще открытую дверь увидела, как он ощупывает соединяющую два помещения стену. Это он о чем подумал? Наглец! По истечении десяти минут, потраченных мной на прокладывание своего заранее припасенного шнурка от кувшинов с церковным маслом до места зажигания свечей, кабинка святого отца принялась ходить ходуном. Чуть-чуть погодя старичок выпал из исповедальни с криком: — Отпускаю, все тебе отпускаю, сын мой! Приходите завтра! — и вымелся наружу, по дороге почесываясь обо все выступающие предметы. Следом вышел Кондрад, озадаченно глядя на богослужителя. До чего-то додумавшись, мотнул головой в мою сторону: — Пошли. Завтра вернемся. Я послушно последовала за ним, невзначай уронив горящую свечку. По дороге поинтересовалась у Иалоны: — Слышишь, тебе церковь нравится? Девушка задумалась: — Видимо, да. Она нам весьма дорого… Позади раздался взрыв. — Ныне она будет тебе дорога как память, — поставила я ее перед фактом, испытав немалое удивление и даже легкое потрясение. Мои расчеты сводились лишь к пожару, взрыв сценарием был не предусмотрен. Но так даже лучше. Дольше восстанавливать придется. Мои сопровождающие немедленно развернулись и устремились на грохот. Все, за исключением Кондрада. Он остался со мной и, прислонившись плечом к стене, удивительно спокойно высказал следующее: |