Онлайн книга «Далёкие милые были»
|
Как только я в костюме Снегурочки попробовал пройтись, сразу же ощутил, как двигаюсь походкой златокудрой Ленки с нашего двора – с носка и слегка подскакивая. Руки тоже сами в Ленкиной манере раскачивались из стороны в сторону. – Снегурочка! Молодец, Серёжа! Вылитая Снегурочка, – радовалась, глядя на меня, мама Саши Тихомирова. – Можешь у девчонок в школе на ёлке выступать. Все приготовления, примерки и репетиции проходили в строжайшей-строжайшей тайне, и это мне особенно нравилось. Тайна – любимая стихия детей. Она даёт пусть даже и мнимое, но какое-то превосходство. На первое представление Новогодней ёлки для младших классов собрались не только ребята, но и со многими пришли мамы. Ёлка стояла в середине актового зала. Учительница пения заиграла на пианино «В лесу родилась ёлочка», и все дети дружно запели. Когда песня закончилась, я, пока ещё невидимый, закричал, или, наверное, уже закричала: – Ау-у, Дедушка Мороз! Ау-у… – И выбежал в зал. – Здравствуйте, ребята! Нестройным хором прокатилось «здравствуйте». – Я потеряла Дедушку Мороза, вы его не видели? – Не-е-е-т!.. – Это школа номер шестьдесят один? – Да-а-а!.. – А это переулок Плотников? – Да-а-а!.. – Может быть, Дедушка Мороз заблудился? Тихо, ребята! Ещё тише… слушаем тишину. Что вы слышите? Ребятня замолкла на секунду, а потом потихоньку посыпалось: – Машина бибикает… Тараканиха-дворничиха кричит… – А ещё? Стало совсем тихо. – Скрип шагов по снегу слышите? Это Дедушка Мороз к нам идёт! Давайте посмотрим в окна. Все прильнули к окнам, вглядываясь в Плотников переулок. И пока все смотрели на улицу, легонько вошёл Дед Мороз и разогнал тишину раскатистым приветствием. Грянул новогодний праздник! Зазвучало: – Раз, два, три – ёлочка гори! На плечи Снегурочки легла большая нагрузка: мне надо было проводить игры, загадывать загадки, водить хоровод, запевать песни; а Дедушка Мороз подарки раздавал – кому мандаринку, кому конфету, кому карандаш. Лучший плясун – Шишкин – получил игрушечный грузовик. Мне нравилось, что никто меня не узнавал, а мамы, пришедшие на детский праздник, умилялись: – Где такую хорошую девочку нашли? Одна мама даже спросила: – Ты в какой школе учишься, девочка? – В лесной, – ответил я и дважды хлопнул ресницами, глядя прямо в глаза и склонив, как Ленка, голову набок. Сердце прыгало от радости: скольких людей я провёл, то есть обманул! И они все думали, что я – девочка, а я-то на самом деле мальчик! Снегурочка – это сказка, в неё мало кто верил – просто поддались общему настроению на время представления. Однако в то, что Снегурочка – девочка, поверили все. Оказывается, обман бывает даже очень хорошим – добрым. Состоялись ещё четыре ёлки, и на каждой всё в точности повторялось. Вовка Набатов первым узнал про подарки Сталину, которые выставили в Музее революции. Денег у нас с ним не было, и мы пошли к Пушкинской площади пешком – вход в музей был бесплатным. Курительные трубки, письменные приборы, пистолеты, сабли, кинжалы, ковры, картины, скульптуры… Мне и Вовке больше всего понравились машинки, кораблики, паровозики и миниатюрные железные дороги. Было ещё приветственное письмо Сталину, написанное на срезе рисового зёрнышка, и читать его можно было, только глядя в микроскоп. Потом в музее имени Пушкина открылась ещё одна выставка подарков вождю, и вся знакомая арбатская ребятня ходила её смотреть. В экспозиции рядом с вышитыми бисером футлярами для письменных принадлежностей были фотографии калек с культями вместо рук, которые ногами сделали эту вышивку. До самого лета мы ходили в эти музеи, смотрели на сказочные вещицы, облизывались, мечтая хотя бы раз в жизни поиграть в такие игрушки. Лето 1951 года: месяц на «Динамо», месяц в пионерлагере «Руза», месяц на Смоленщине. В деревне с ребятами в ночное ходил [9], и не ходил – а верхом на старом мерине, вороном, Шварце. Он был совсем неуправляемым: если другие лошади шли шагом, он, бывало, ни за что не побежит, хоть ты его палкой дубась. В ночное пошли, когда уже совсем смеркалось. Ребята разогнали коней в галоп, мой Шварц, спасибо, тоже не отставал. Держался я за недоуздок и гриву, ошмётки из-под копыт впереди идущих лошадей в лицо мне летели. Я – младше всех, но не трусил и не пищал, тянулся за товарищами. Из Корнеева через Матюнино, мимо Уследнева к Днепру четыре версты в «един дых» – только пыль столбом по большаку. Коней в сочной прибрежной луговине стреножили, стали на костёр валежник по берегу собирать. Нажгли углей, картошку испекли и давай её с турнепсом уминать – пир! А как же без страшных рассказов! Один паренёк начал: – В Клепичиху пошёл за малиной, собираю. Куст большой, весь ягодой усыпан, у меня уж пол-лукошка… Слышу, топчется кто-то, дышит тяжело. Раздвинул куст – медведь! Он с другой стороны малину жрёт. У меня ноги подкосились… – Спугался? – Спугаться не спугался, а в штанах тепло стало… Я – дёру, до самой Шанихи бяжал. Следом другая история: – А в Баёнках Лихоманёнок дикаря видел. Лохматый, говорит, ноги коленками назад, а след на глине от ноги евоной с метр! – Лихоманёнок сбрехнёт – недорого возьмёт! – Да?!. – А то… – А вона в Еремееве кобыла пропала, в Оленине – жеребёнок… А Лихоманёнок яму энтого дикаря видел – уся у лошадиных костях. – Кабы он у нас лошадь какую не спёр! – Хто? Лихоманёнок? – Да не, дикарь энтот. – Надо костёр шипче исделать. Нячистые больше всяго костра боятся. Домой из ночного возвращались под утро. С дворов выгоняли скотину пастись. Тихо. Щёлкнет длинный кнут пастуха, и опять тихо. Курится дымным облаком оленинское болото. И вдруг! Треск, гром, крик… – А-а-а… Пятоп твою шлёп… хвать-мать… кляп тебе рот… – это неугомонный Лихоманёнок выбежал на большак в одних кальсонах и перед стадом высыпал полмешка картошки. – Натя, коровы, жрите картохи… Он ещё с вечера буянил, бегал за женой с топором по деревне. Потом вынес её сапоги на улицу и от злости изрубил на крыльце. Нормальным я его и не помню: либо пляшет на пятачке до упаду, либо за женой с топором носится. То смеётся, оскалив гнилые зубы, то тут же срывается на истошный крик. Верхом ездили каждый день, без седла и без стремян – у кого уздечка, у кого недоуздок. И стоговали, и яровые боронили. От лошадиных хребтов у всех ребят, и у меня тоже, кровавые мозоли на заднице. В Москве на Смоленке высотка так поднялась, что вечером на закате уже загораживала солнце. Когда же совсем темнело, то тут, то там вспыхивали огни сварщиков-высотников. Особенно завораживали сыпавшиеся вниз, как салют, снопы искр. |