Книга Далёкие милые были, страница 66 – Сергей Никоненко

Сергей Аполлинариевич выразил озабоченность, что в нашем репертуаре нет современной пьесы. Не прошло и двух недель, как у нас появилась повесть Ирины Грековой «За проходной». Это был уже седьмой дипломный спектакль. Мы, готовя все эти постановки, в институте дневали, и если бы комендант Борис Иванович не выгонял нас, то и ночевали бы там. Любопытный человек наш комендант: тихий, с едва заметной улыбкой, но иногда он взрывался агрессией (ровно на три секунды), если к нему обращались с тем, что он считал неприемлемым.

– Борис Иванович, холодно в аудиториях. Можно сделать батареи потеплее?

– Тибе не спросилися! – багровел от крика комендант, не на шутку пугая окружающих. А через секунду снова улыбался.

В октябре звонок с «Мосфильма»: предложили небольшую роль у Сергея Бондарчука в эпопее «Война и мир». Мой герой – молодой офицер-артиллерист, сражавшийся в самом пекле – на батарее Раевского. Попросили на десять дней приехать в Дорогобуж, в окрестностях которого снимали сцену Бородинской битвы.

Приехал на место ночью. Поселили меня в большой комнате вместе с двенадцатью богатырями-тяжелоатлетами, изображавшими в картине артиллеристов. Рассвет. Меня разбудили, покормили, дали офицерский костюм, который не совсем был мне по размеру, и мы отправились к месту съёмок.

Ко мне подошёл Чемодуров (я его узнал – он играл одного из молодогвардейцев у Герасимова):

– Пойдём пред светлые очи Сергея Фёдоровича.

Бондарчук в одиночестве прохаживался метрах в пятидесяти (похоже, его покой сотрудники съёмочной группы оберегали). Поздоровались, познакомились.

– Студент?

– Так точно.

– Где учимся?

– ВГИК. Герасимов.

– Ну, что ж… ну, что ж, – Сергей Фёдорович окинул меня внимательным взглядом. – Давай этюд попробуем сыграть. – И он кивнул сопровождающим меня, чтобы отошли. – Этюд прямо по сценарию: твой персонаж подходит к полковнику с докладом. Я буду за полковника, а ты отойди метров на десять и обратно возвращайся, докладывай, что, мол, на съёмки прибыл.

Отойдя на положенное расстояние, я развернулся и строевым шагом двинулся на Бондарчука. Остановился метрах в двух и отчеканил:

– Господин полковник, студент Никоненко на съёмки прибыл!

– Хорошо. Доложил хорошо. Только вот плечи… слегка качаются, как у утки.

– Так у меня сапоги сорок второго размера на мой тридцать девятый. Меньше размером сапог не оказалось.

– Давай ещё раз попробуем. Постарайся поровнее идти.

Я повторил этюд.

– Добро. Будем тебя снимать.

Бондарчук, подозвав своих помощников, сказал:

– Шейте костюм.

Два дня в спешном порядке в ателье по пошиву одежды в Дорогобуже кроили, примеряли и строчили – готовили мой игровой костюм офицера-артиллериста русской армии времён Отечественной войны 1812 года. Сапоги стачали, подогнали кивер. Когда я облачился в свой костюм – а сидел он на мне, как влитой, – появилось чувство, что образ уже наполовину сделан.

Начались съёмки. Каждое утро по обочинам дороги шли бесконечные, как казалось, колонны солдат – двенадцать тысяч. Тысяча кавалеристов на лошадях. По команде мотор всё это приходило в движение. Поначалу у меня дыхание перехватывало от залпов пушек, взрывов шрапнелей, дымовой завесы. Потом попривык к полю «грозной сечи». Познакомился с актёрами, которые в это время были задействованы в съёмках. Борис Захава, ректор Щукинского училища, играл Кутузова; Вячеслав Тихонов – Андрея Болконского; Олег Табаков – Николая Ростова. С Олегом, помню, долго шли по «Бородинскому полю», и он рассказывал о проблемах театра «Современник». Мне тогда показалось, что он репетирует речь, которую собирался произнести на предстоящем собрании.

Съёмки эпопеи происходили по принятому заранее плану. С раннего утра (а световой день был уже короткий) готовился сложный кадр – панорама сражения с участием многотысячной массовки, пешей и конной. А после этого снимали уже кадры попроще – относительно проще, потому что на втором и третьем плане надо было показать сражающихся уланов, драгунов. Всё как у Михаила Юрьевича:

Наконец очередь дошла и до моего героя, командующего артиллерией.

– Четвёртая и пятая, по пехоте картечью заряжа-а-ай, жай!

С двух дублей сняли.

На следующий день – эпизодик, в котором мой герой прогоняет Пьера Безухова с батареи Раевского. Готовимся. Оператор Анатолий Петрицкий обкатывает по рельсам свою тележку. Пришёл одетый и загримированный Бондарчук – Пьер. Начали репетировать. Прошли раз, другой… Сергей Фёдорович задумался.

– Сергей, а ты можешь, – попросил он меня, – представить себя барышней и среагировать на появление штатского на военном объекте так, как полуодетая барышня среагировала бы на появление гусара в её будуаре?

Я попробовал.

– Прекрасно. Будем снимать.

После съёмки Сергей Фёдорович похвалил:

– Хорошим ты артистом оказался.

Реплику эту слышало окружение режиссёра во главе с Чемодуровым. Когда я вернулся в гостиницу, мне объявили, что буду жить не в зале с тяжёлоатлетами, а в двухместном номере вместе с актёром, который играет полковника на батарее.

Прошло ещё дней пять, а на шестой был исторический матч в честь столетия английского футбола: играли сборная Великобритании и сборная мира. Съёмок в этот день не было, так как все смотрели футбол и болели за Льва Яшина, защищавшего ворота сборной мира. На следующий же день снимали сложнейшую сцену паники на поле боя – обезумевших, контуженых солдат. Изображавшие их самодеятельные артисты должны были в залитой кровью форме со стонами метаться, хромать от воображаемых увечий, терять равновесие, и всё это среди гор тел людей и лошадей. Бондарчук и рассказывал, и показывал, но ничего не получалось. Тогда мастер подошёл ко мне:

– Сергей, выручай. Переоденься раненым, покажи, как надо это играть: до какого исступления, сумасшествия, звериного состояния доводит людей война. Против чего и протестует более всего в романе Толстой.

Через десять минут я был готов. Бондарчук взял громкоговоритель:

– Посмотрите, – обратился он к массовке, – артист Никоненко покажет, как нужно играть.

Истошно крича, с окровавленной головой, с трудом ковыляя – прыгая на одной ноге (другая волочилась), я направился в сторону спасительного бруствера. На моём пути лежала лошадь – кубарем перелетев через неё, я стал зарываться в фортификационную насыпь. После показа, примерно в течение получаса, мы сняли этот трудный эпизод. Меня поздравляли, говорили, что всем стало так страшно, что и другие «раненые» потянулись за мной в укрытие. Николай Александрович Иванов (администратор и заместитель директора фильма Виктора Серапионовича Циргиладзе) похвалил замечательную работу и передал приглашение на ужин от Сергея Фёдоровича. «Это награда», – понял я.