Книга Хроники Ордена Церберов, страница 60 – Яна Ясная

Я, боюсь, аж глаза изумленно вытаращила: это каким-таким богам в Становье молятся, что они на эдакое способны надоумить?! И Плясунья в руке качнулась: треснуть бы ему промеж глаз, чтоб не богохульствовал! Но нельзя, аргус Эстон мне этого вовек не простит. По уговору между акрополями, пойманного вампира нужно будет доставить в Лагос,  но две трети добычи с него —  Кремоса.

— Кошель срезали, а там монет чуть, все больше песок да камешки плоские. Меня даже не били особо —  так, бока для острастки намяли, и все. Я не сопротивлялся… Они тогда переглянулись, и свели меня к своему старшому, а там уж как он решит. Старшой покривился, плюнул, да и постановил: взять меня к себе, но сприглядом: как себя проявлю. Если будет от меня, заморыша толк —  так и долю мне выделят… Думали, не вижу я, как они между собой переглядываются! Собирались, небось, дурачка попользовать, да и в расход пустить! А к ночи мне худо стало: не так слабо, видать, меня на дороге и поваляли… Той ночью я умер. А за мной и они все. Ни один не ушел… Так что добрым людям есть, за что сказать мне спасибо!

Вот только никто из молча стоявших кругом людей что-то не поспешил его благодарить.

Леон, племянник почтенного Никона, криво усмехнулся, сплюнул (я тщательно выжгла и этот его плевок), и продолжил:

—  Так и жил: по дорогам ходил, разбойниками кормился. Бывало, что и кубышку их отыскать удавалось — не без того. От такой жизни очень уж быстро изнашиваешься: одежды-то мне на один оборот хватало, а содержать себя мне надо было в порядке, на оборванца-то кто клюнет? Но это уж после, как научился себя в руках держать и не всех сразу убивать…

—  Что-то ты, приятель, привираешь, —  без всякого уважения к благородству вампира хмыкнул Солнышко. —  Это матерый вампир жрать может раз неделю-две, новорожденному куда как чаще кормиться нужно. Ну и где ж ты в ваших лесах столько разбойников нашел?

Тот, кто раньше был Леоном, ощерился, а напарник невозмутимо продолжил:

—  Коряге ясно, что жрал ты всех, кого удавалось прихватить без свидетелей и без риска, благородный ты наш. Не понятно только —  на кой ты сюда-то вернулся? Все ж таки здесь Лагос под боком, и всегда есть риск, что рано или поздно тебя раскроют… 

Да так, в итоге, и вышло, как все видят. 

Впрочем, вставлять эту ценную мысль в разговор я не стала.

А вампир улыбнулся —  настолько неприятно, что мне снова захотелось пустить в ход Плясунью. 

—  Вернулся… Зимой по лесам шляется удивительно мало людей: разбойники в морозы, знаешь ли, пес, предпочитают сидеть в теплых избах по лавкам, пить и рассказывать своим бабам, каким тяжким трудом добыты ее сапожки да сережки! И хоть бывало и впрямь всякое, но я и впрямь охотиться предпочитал все больше на таких! Первую свою зиму вампиром я еле пережил: холода и бескормица могут доконать и таких, как я. И снова мне повезло: наткнулся в лесу на хутор… На нем зиму и продержался.

Меня начинало понемногу трясти: прилив сил, вызванный боем, давно ушел, а слушать эту тварь спокойно опыта мне явно не доставало. Но я всеми силами старалась держать себя в руках: ордену еще предстоит выяснить его маршрут, и пройтись по этим местам, выясняя, не осталось ли там новых тварей, и давая покойникам достойное погребение во избежание последствий. И сейчас, пока он разговорился, прерывать его не следует —  всё, им сказанное, нам еще очень пригодится... 

Но все равно. Сдерживаться становилось всё тяжелее.

— Решил, что больше так рисковать не хочу: в другой раз так может и не повезти. Но за время своих скитаний я понял, что люди, в большинстве своем, недолюбливают чужаков. Если ты чужой —  тебя терпят, пока ты платишь деньги или  приносишь пользу. Но если вдруг пропадешь без следа —  всем будет плевать. Вот и решил этим воспользоваться: вернуться туда, где я буду свой.

“...и охотиться на чужих!” —  мысленно закончила я.

—  А почему жертвами выбирал мужиков, а не женщин? —  подражая безразличию Камня, вставила я свой вопрос.

Третий плевок прилетел мне под ноги, и я, выжигая его, с трудом сдержала искушение вогнать комок огня в глотку твари.

— Женщины… —  протянул он мечтательно, — женщины дома сидят, у печи. Чужачек и никому не нужных —  мало, и они все на виду! Начнут  пропадать —  такое не скроешь… Это мужик может в лес уйти, да и сгинуть: медведь задрал, бывает! Да и что ж по-твоему, псина, я зря сведения у ваших добывал, перед тем, как из Лагоса уйти? Я ведь не дурак, я знал, знал, что наткнись вы на мужской обескровленный труп —  станете искать бабу! И ведь искали, а?

Он подмигнул мне. Желание снести эту мерзкую башку сделалось почти непереносимым.

Сдержалась: подозреваю, он был бы этому только рад —  если не этого как раз и добивался. Вряд ли он забыл тот лабораторный стол, на котором встретил свою “матушку”. Смерть от Плясуньи станет для него избавлением.

Но такой любезности я ему не окажу!

—  Словом, вернулся я, а тут словно ничего и не изменилось. Только приятели мои, Питер с Джонасом, заделались семейными людьми, больше в Лагосе не прислуживали —  один к углежогам подался, другой с отцом скотину выращивал и ордену продавал… Еще и женился на на той самой девке, на которую я поглядывал! И такая меня злость взяла! Ведь я —  из-за них, а они!.. Такая обида! 

В толпе кто-то заголосил, и вампир засмеялся:

—  Да, Талика, да, девочка моя! Не сам твой Джонас под обвалившийся штабель бревен угодил! Никто и не заподозрил, что не один он там был… А за Питером пришлось аж до Пожоги прогуляться. Ну да ничего —  выждал месяца три, и сбегал. В одну ночь управился. А дальше уже больше не рисковал, охотился только на чужих.

У меня к горлу подкатила тошнота. 

Ведающий тропы, дай мне сил!

Сжав рукоять Плясуньи, я смотрела на тварь. На довольную, больше не притворяющуюся человеком тварь.

Он вынырнул из толпы молча —  здоровый, кряжистый. Люди плеснули от него в сторону, словно волны. Перекошеная рожа, сжатые кулаки. И так же молча попер вперед мимо меня с таким видом, что скажите спасибо, что не сквозь. 

И я не сразу поняла, что это значит, потому что ожидала, что вампир рванет на человека, но никак не наоборот.

А Илиан сообразил — плавный хищный шаг и он уже загораживает живой горе дорогу, признаться, выглядя на фоне ее несколько хрупко. 

Хотя на гору я бы все равно не поставила. 

— Уйди, цербер! — прорычал мужик. — Я его за моего Джонаса эту тварищу голыми руками на части порву.

— Нет, — спокойно сказал Камень. — Это добыча Ордена, а значит, Орден решает, что он будет с ней делать. 

— “О-о-о-орден!”, — пискляво передразнил мужик и тут же рявкнул: — Из вашего ордена эта тварь вылезла, а вы с ней сколько месяцев ничего сделать не могли? И сейчас живьем заберете, чтобы он тут еще нам наплодил? Дай мне убить, или сам на моих глазах прирежь, но живым оно отсюда не уйдет!