Онлайн книга «Воскрешение секты»
|
— Ах, какая ужасная трагедия! — всхлипывала Эмма. — Но мать не умерла, — упрямо повторяла я. — Я видела ее. Она вернется. — Нет, моя бедная малышка, она не вернется. — Вернется. — Нет, золотце мое. Тогда я зажала уши руками и закричала: — Прекрати! И она наконец замолчала. * * * В тот же вечер Оскар заболел. Цвет лица у него поменялся, стал бледно-зеленым. Его трясло, у него начался жар. В легких у него пищало, а дыхание выходило с таким шумом, что я не могла спать. Я лежала в постели, ощущая комок в горле. Время от времени вставала и выглядывала на двор. Тьма нависла над Виндсэтрой. Обуглившаяся часть, словно дерзко ухмыляясь, поднималась к небу. Луна исчезла за тучами; холодный порыв ветра с запахом дыма залетел через щель в оконной раме. Стоя так, я могла бы поклясться, что ощущала щекой ее дыхание. Тихий, едва различимый шепот мне на ухо. «Сигрид, я вернусь. Я вернусь к тебе». * * * Они заявились с большой помпой — дядя Маркус и тетя Офелия. Им не терпелось вступить во владение усадьбой. Гораздо меньше их интересовали мы — но ведь есть же няньки… Поначалу все было как во сне. Вступив в права хозяина, дядя Маркус произвел на территории усадьбы большие преобразования. В конце каждой недели устраивались праздники. Теперь в Виндсэтре царила радостная атмосфера, кипела жизнь. Меня отправили учиться в школу в деревне. Отпускали гулять по острову. Даже разрешали ездить на материк, хоть и под присмотром няньки. Оскар, страдавший двусторонним воспалением легких, не имел возможности воспользоваться этой свободой, но для меня началась новая удивительная жизнь. Некоторых изменений я до конца не понимала: почему все служанки стали такие молодые? Куда девалась Эмма и почему ее сменила Хильда, которой самой было шестнадцать? Почему она всегда так нервничала и хихикала в присутствии дяди Маркуса? Иногда я встречала ее среди ночи, разгуливающую в одной ночной рубашке. Часто от нее странно пахло, словно в ее длинные волосы пробралось облако господского табачного дыма. * * * Мне было всего одиннадцать, когда Оскар умер от воспаления легких. Он хирел, слабел, и в конце концов его не стало. Его душа покинула этот мир, а во мне осталась пустота. Тетушка Офелия с важным видом заявила мне, что Оскар улетел в Царство Божие, где теперь играет на арфе с другими ангелами. Мне это казалось ужасной глупостью — Оскар не имел музыкальных наклонностей и нисколько не походил на ангела. Дядя Маркус придерживался иного мнения, которое он изложил однажды за ужином. — В нашем семействе фон Бэренстенов всегда было заведено, что слабых и убогих отсортировывали. Таков закон природы. Хотя и странно, что Артур тоже ушел… Но, наверное, Господь порой делает исключения. Он бросил на меня быстрый взгляд и рассмеялся, увидев, что я чуть не поперхнулась супом. — Что ты смотришь с таким ужасом, Сигрид? С тобой-то всё в порядке! Ты станешь этакой дикой кошечкой, которую трудно приручить. На этом разговор о смерти Оскара и закончился. После похорон мы никогда больше о нем не говорили. Стоило мне упомянуть его, как тетушка Офелия прерывала меня: — Не будем тревожить тех, кто отдыхает в Царстве Божием. * * * Когда Оскар умер, во мне словно что-то лопнуло. Одиночество напоминало рану, которая никак не желала заживать. Я упорно отказывалась признавать, что мать тоже умерла. Ведь она обещала позаботиться обо мне. Однажды вечером я отправилась к морю, ища покоя. Солнце только что скрылось за линией горизонта, и его отсвет еще висел над вересковой пустошью. Я залезла на Дьяволову скалу и встала на самом краю утеса. Ветер ласкал мне лицо, на губах ощущался привкус соли. Я громко позвала маму, но ветер унес прочь мой крик. По пути домой меня отвлекли от размышлений звуки, раздававшиеся в лесу, — под чьими-то ногами ломались ветки. Я остановилась. Ощутила ее присутствие. Затылок сдавило, словно он превратился в кусок льда. В этот момент я поняла, что нельзя оборачиваться. То, что я увижу, напугает меня до смерти. Всю дорогу до Виндсэтры я шла как зашоренная. Мне стало ясно: я не готова взглянуть в глаза смерти. * * * В жизни каждой девочки настает день, когда она превращается в девушку. Меняются все ее движения, облик становится мягче и изящнее. Со мной это случилось в то лето, когда мне исполнилось четырнадцать. Я бродила по острову в длинных пышных юбках и соломенных шляпах, которые ветер иногда уносил прочь, понимала, что со мной что-то случилось, но не понимала до конца, что именно. Стала забывчивой и рассеянной. Мне казалось, что весь мир окрасился в более мягкие тона. Дядя Маркус заметил это моментально. Он был как охотничья собака, унюхавшая свежий след. Я могу вспомнить тот самый момент, когда он это заметил и почувствовал. Мы сидели за обеденным столом. Я уронила ложку и наклонилась, чтобы поднять ее. Когда же снова вынырнула из-под стола, то заметила, что дядя неотрывно смотрит на вырез моей блузки. Потом наши глаза встретились. Его взгляд был таким жадным, что я отвернулась. Но когда снова подняла глаза, он по-прежнему смотрел на меня. Напряжение стало невыносимым, так что я снова уронила ложку, но на этот раз она упала в тарелку. Тетушка заметила, что произошло. По шее у нее пошли красные пятна, как всегда случалось, когда она нервничала. Многозначительно кашлянула, и тогда дядюшка отвел глаза. Я поняла, что что-то изменилось. В тот же вечер, когда я уже почти заснула, он пришел ко мне в комнату. Подошел и сел на край постели. — Сними одеяло, Сигрид, — велел он. — Зачем? — Сейчас я кое-что тебе скажу — хочу, чтобы ты внимательно послушала. С этого момента ты будешь делать все, что я тебе велю. Иначе я испорчу тебе всю жизнь, Сигрид. Скажу, что ты умалишенная, как твоя мамаша, так что тебя вскоре заберут в сумасшедший дом. Это я тебе обещаю. Я сдвинула одеяло, потому что и раньше побаивалась дядю, а теперь и вовсе испугалась. Он задрал на мне рубашку и оглядел мое тело. Провел рукой по моему животу, приложил ладонь к груди. Затем запустил палец мне в трусики и ввел его в самое сокровенное место. Боль была чудовищная. Я вздрогнула. Перед глазами пронесся образ матери. Теперь я знала — то была мать, а не свинья на чердаке. Дядя снова опустил на мне рубашку, поднялся и вышел из комнаты. В ту ночь он больше не вернулся. |