Книга Лучшие рассказы, страница 173 – Нил Гейман

Маркиз искренне надеялся, что они сейчас придут за ним, найдут и все уладят. С ним явно случилась какая-то ошибка. Он хотел идти в ногу со стадом, а сейчас он шел не в ногу – несчастная невольная жертва. И он хотел работать.

– Лудовы Врата ^[104]! – пробормотал Перегрин.

А через мгновение их окружили люди, которые, строго говоря, не были людьми, – остролицые и одетые в шкуры. Все они о чем-то взволнованно говорили.

Они развязали Маркизу руки, но скотч на лице оставили. Он не возражал. Сказать ему было нечего.

Он уже приободрился при мысли, что все закончилось, и предвкушал, как вернется к работе. Но тут, к некоторому его удивлению, его самого, его похитителя и его друга – того, что с громадным, длинным, гибким носом – повели прочь от ямы, по каким-то мосткам и дальше, в крошечные, похожие на соты комнатки, в каждой из которых усердно тянули лямку люди – все как один в ногу.

Вверх по узкой лестнице. Один из конвоиров, облаченный в грубо выделанные шкуры, поскребся в дверь. Голос сказал: «Войдите!» – и по спине Маркиза пробежала чуть ли не любовная дрожь. Этот голос! Он принадлежал тому, кого Маркиз всю свою жизнь мечтал порадовать и ублажить. (Всю свою жизнь. Всю эту… неделю? Две?)

– Заблудший агнец, – сообщил конвоир. – И укравший его хищник. И брат по стаду.

Комната оказалась велика и увешана картинами: по большей части пейзажи, потемневшие от времени, дыма и пыли.

– Почему? – спросил человек, сидевший за столом в глубине комнаты; он к ним даже не обернулся. – Почему ты беспокоишь меня с этим вздором?

– Потому что, – Маркиз узнал по голосу своего неудавшегося похитителя, – ты сам приказал: если меня еще раз заметят в пределах Шепердс-Буш, то приведут к тебе, чтобы ты лично мог со мной покончить.

Человек отодвинул кресло, встал и направился к ним. На него упал свет. Деревянный посох с крюком стоял, прислоненный к стене, и он взял его, проходя мимо. Несколько долгих мгновений его взгляд был прикован к ним.

– Перегрин? – молвил он наконец, и Маркиз снова задрожал от звука его голоса. – Я слышал, ты отправился на покой. Стал монахом или что-то вроде того. Я даже мечтать не мог, что ты дерзнешь вернуться.

Что-то очень большое заполняло голову Маркиза – что-то вторгалось в его сердце и разум. Что-то гигантское, его почти можно было потрогать.

Пастух протянул руку и сорвал скотч с его рта. Маркиз знал, что должен ужасно этому обрадоваться, должен быть вне себя от счастья, что этот человек обратил на него внимание…

– Ах, вон оно что. Ну, кто бы мог подумать?

Голос пастуха был так глубок и звучен.

– Он уже здесь. И уже один из наших? Маркиз де Карабас. А знаешь, Перегрин, я предвкушал, как вырву тебе язык, как раздроблю пальцы и заставлю тебя на это смотреть. Но только представь себе, насколько приятнее будет, если последним, что ты увидишь в жизни, будет твой собственный брат, один из нашего стада, в роли орудия твоей судьбы.

Нечто невероятное заполнило голову Маркиза.

Пастух – с песочно-седыми волосами и выражением вселенской скуки на лице – был пухлый, хорошо откормленный и превосходно одетый. Да, плащ на нем был замечательный – хотя сидел, пожалуй, туговато. Плащ цвета мокрой улицы в полночь.

Маркиз, наконец, понял, что за огромное нечто разрослось у него в голове. То была ярость – и она пылала в нем, как лесной пожар, алым пламенем пожирая все на своем пути.

Плащ. О, какой он был элегантный, красивый, и такой близкий! Можно было протянуть руку и потрогать.

И это бесспорно был его плащ.

Маркиз де Карабас ничем не выдал, что проснулся. Это было бы ошибкой. Вместо этого он думал, и думал быстро. И то, о чем он думал, никак не относилось к этой комнате, где они очутились. У него было лишь одно преимущество над пастухом и его овчарками: он знал, что бодрствует и контролирует свои мысли, а они – нет.

Он выдвинул гипотезу, проверил ее в уме. А потом перешел к действию.

– Прошу прощения, – очень вежливо начал он, – но боюсь, мне недосуг. Можно все сделать поскорее, а? Мне давно пора заняться… кое-чем ужасно важным.

Пастух оперся на крюк. Происходящее ничуть его не волновало.

– Ты отбился от стада, Карабас, – только и сказал он.

– Судя по всему, да, – отозвался тот. – О, привет, Перегрин. Рад видеть тебя таким бодрым. И Слон здесь. Какая прелесть. Вся банда в сборе.

Тут он перевел взгляд обратно на пастуха.

– Счастлив с вами познакомиться; было так очаровательно провести немного времени в вашей команде глубоко мыслящих людей, но мне и правда пора. Важная дипломатическая миссия, видите ли. Надо доставить письмо. Сами знаете, как оно бывает.

– Братец, – встрял Перегрин, – сдается мне, ты не понимаешь, насколько серьезная сложилась ситуация.

– Уверен, эти славные люди, – прекрасно понимавший всю серьезность ситуации Маркиз, широким жестом указал на пастуха и троих его остромордых, мохнатых и овчаркообразных слуг, стоявших кругом, – позволят мне уйти, оставив вас дальше наслаждаться их обществом. Это вы им нужны – не я. А мне нужно доставить нечто необычайно важное.

– Это я еще переживу, – заметил Перегрин.

– А ну-ка помолчи, – сказал пастух, взял полоску скотча, сорванную со рта Маркиза, и заклеил рот Перегрину.

Пастух был ниже Маркиза и гораздо толще, так что великолепный плащ выглядел на нем довольно нелепо.

– Нечто необычайно важное? – заинтересовался он, отряхивая с пальцев пыль. – И о чем же именно идет речь?

– Боюсь, этого я вам сообщить не могу, – ответил Маркиз. – Вы же, в конце концов, не адресат этого послания.

– Что значит – не можешь? А ну-ка отвечай, что в письме? Для кого оно?

Маркиз пожал плечами. Плащ был так близко, что можно руку протянуть и погладить.

– Не имею права. Я не то что отдать, я даже показать его вам не могу. Вот разве что под угрозой неминуемой смерти… – неуверенно добавил он.

– Ну, уж это проще простого! Угрожаю тебе смертью. Все равно тебе уже вынесен смертный приговор как отступнику стада. А что до этого Смехача, – он посохом указал на Перегрина, который вообще-то и не думал смеяться, – то он пытался похитить члена стада. Это тоже карается смертью – вдобавок ко всему остальному, что мы собираемся с ним сделать.