Книга Лучшие рассказы, страница 86 – Нил Гейман

– И все-таки что-то с ней не то, ну, со Сьюзен, – говорит юная журналистка. – Чего мы не знаем. Потому что иначе ее бы пустили на Небеса. Все, кого она любила, получили награду и попали в волшебный мир, где водопады и радость. А Сьюзен осталась.

– Не знаю, как было в книжке, – говорит профессор, – но если Сьюзен осталась в живых, ее наверняка пригласили опознать тела братьев и младшей сестры. В том крушении погибло столько людей. Меня привели в ближайшую школу – первый учебный день после каникул, тела отвезли в здание школы. Старший брат был ничего. Как будто просто спал. А второй брат и сестра… это было пострашнее.

– Я так думаю, Сьюзен видела их тела и подумала – ну, теперь они на каникулах. Замечательные, бесконечные каникулы. Долгие прогулки по зеленым лугам с говорящими зверями, бесконечный мир…

– Да, наверное. Я вот помню только, что думала, какой это кошмар, когда сталкиваются два поезда, – как они могут покалечить тех, кто внутри. Вам, видимо, не приходилось опознавать тела?

– Не приходилось.

– Вам повезло. Помнится, я смотрела на них и думала: «А вдруг я ошиблась? А вдруг это не он?» Понимаете, моему младшему брату срезало голову. Бог, который за пристрастие к нейлоновым чулкам и вечеринкам наказал бы меня этой школьной столовой, где лежали тела и жужжали мухи, а мне надо было опознать Эда… этот Бог как-то уж слишком развлекается, нет? Вроде кота, который выжимает последнюю унцию удовольствия из мыши. Или сейчас принято говорить «грамм». Не знаю, не знаю.

Она умолкает. После паузы говорит:

– Прошу прощения, моя хорошая. Я что-то устала. На сегодня, наверное, все. Может быть, мы продолжим в другой раз. Пусть мне позвонит ваш редактор, и мы договоримся о времени.

Грета кивает и говорит: «Да, конечно», – но в глубине души с поразительной ясностью знает, что они больше никогда не встретятся.

Вечером профессор взбирается по лестнице – медленно, шаг за шагом. Достает плед и простыни из сушильного шкафа и стелет себе в гостевой спальне. Там почти нет мебели: дубовая кровать, аскетичный комод военных времен, с зеркалом и ящиками, и пыльный яблоневый платяной шкаф, в котором лишь голые вешалки и большая картонная коробка. Профессор ставит на комод вазу с красными рододендронами, клейкими и вульгарными.

Она достает из коробки пакет, в нем – четыре старых фотоальбома. Профессор ложится в кровать, на которой спала в детстве, и рассматривает черно-белые фотографии, и фотографии цвета сепии, и несколько неубедительных цветных снимков. Она смотрит на братьев и на сестру, на папу с мамой, и ей не верится, что они были так молоды – что вообще люди бывают так молоды.

Она вдруг замечает, что на столике у кровати лежат детские книги, и слегка удивляется: она что-то не помнит, чтобы держала книги на столике у кровати в этой комнате. Да и столика здесь быть не должно. Верхняя старая книжка в мягкой обложке – ей, наверное, лет сорок, на обложке цена в шиллингах. Там нарисованы лев и две девочки, вплетающие в его гриву гирлянду из маргариток.

От потрясения у профессора покалывает губы. И только теперь она понимает, что это сон, – она же не хранит эти книги в доме. Под книжкой в мягкой обложке – издание в твердой, в супере, та самая книга, которую, снится профессору, она всегда мечтала прочесть. «Мэри Поппинс дарит рассвет» – Памела Трэверс при жизни так ее и не написала.

Профессор открывает книгу на середине, и там ее ждет история: Мэри Поппинс в свой выходной берет Джейн и Майкла на Небеса, где они встречают мальчика Иисуса (он до сих пор немного побаивается Мэри Поппинс, которая когда-то была его няней), и Святого Духа, который жалуется, что с тех пор, как от них ушла Мэри Поппинс, у него не отбеливается постельное белье, как положено, и Бога-Отца, который говорит:

– Ее невозможно заставить. Кого угодно, только не эту женщину. Она – Мэри Поппинс.

– Но ведь вы Бог, – говорит Джейн. – Вы создали мир и все на свете. Вас все должны слушаться.

– Кто угодно, только не эта женщина, – повторяет Бог и чешет золотистую бороду, прошитую сединой. – Ее я не создавал. Она – Мэри Поппинс.

Профессор ворочается во сне, а потом ей снится, что она читает собственный некролог – читает историю своей жизни, черным по белому, и думает: «Хорошая была жизнь». Все – здесь. Даже те, кого она давно позабыла.

Грета спит рядом со своим парнем в маленькой квартирке в Кэмдене, и ей тоже снится сон.

Во сне лев и колдунья вместе спускаются с холма.

Она стоит на краю поля боя, держа сестру за руку. Смотрит на золотистого льва, чьи глаза – как горящий янтарь.

– Он же не ручной, да? – шепчет она сестре, и обеих пробирает озноб.

Колдунья озирает всех, поворачивается ко льву и холодно объявляет:

– Меня устраивает наш уговор. Тебе девчонки, а я заберу мальчишек.

Грета понимает, что произошло, срывается с места, бежит, но зверь догоняет ее в три прыжка.

Во сне лев пожирает ее – всю целиком, оставляет лишь голову и одну кисть, как домашняя кошка оставляет куски недоеденной мыши, если в нее уже больше не лезет – или в подарок хозяевам.

Лучше бы он съел и голову, потому что тогда ей не пришлось бы смотреть. Но мертвые веки уже не закроются, и она безотрывно смотрит на жуткое искореженное существо, в которое превратились братья. Большой зверь доедает ее сестру, медленнее, кажется Грете, он смакует – ее-то саму он ел не так, но опять же, сестра всегда была его любимицей.

Колдунья снимает белое платье, обнажая столь же белое тело, – маленькая высокая грудь, а соски очень темные, почти черные. Колдунья ложится спиной на траву и раздвигает ноги. Под ее телом трава покрывается изморозью.

– Давай, – говорит она.

Лев лижет ее белоснежную расщелину розовым языком, и она уже больше не может терпеть, и впивается пальцами в гриву, тащит его на себя, приникает губами к его громадной пасти и ледяными ногами обхватывает его золотистое тело…

Мертвая голова на траве. У мертвых глаз не получается отвести взгляд. Они мертвы и видят всё.

И когда все кончается, когда лев и колдунья разжимают объятия – потные, липкие, насытившиеся, – лишь тогда лев подходит к мертвой голове и съедает ее, дробя череп мощными челюстями, и лишь тогда Грета просыпается.

Сердце отчаянно колотится. Она пытается разбудить своего парня, но тот храпит, и ворчит, и даже не думает просыпаться.

«Значит, правда, – в темноте необъяснимо думает Грета. – Она выросла. Она прожила жизнь. Она не умерла».

Она воображает, как профессор просыпается среди ночи и лежит в темноте, слушая звуки из старого платяного шкафа: шелест призраков, тихо скользящих в ночи, который легко перепутать с суетливой возней мышей или крыс, и мягкую поступь огромных бархатных лап, и опасную музыку охотничьего рога вдали.