Книга Лето в пионерском галстуке, страница 80 – Катерина Сильванова, Елена Малисова

— Да не устал я! Я соскучился. Пожалуйста, пойдём вместе, тебе ведь тоже к Ларисе надо! Вот что ты делал на кухне? Зачем?

— Сейчас это неважно. Иди в медпункт, надо, чтобы врач засвидетельствовала…

— Пойдём вместе! — перебил, повторяясь, Юрка. — У медпункта кусты есть, спрячемся там.

— Юр, сейчас не до этого, вдруг Маша всё расскажет? Не могу я уйти! При мне она, может, не станет болтать. А если станет, у меня хотя бы шанс будет что-нибудь сразу соврать. Иди один, пожалуйста. Не подливай масла в огонь, только хуже сделаешь.

И Юрка не стал подливать — посопротивлялся ещё немного, но все-таки послушался.

В медпункте рассказал, как и договорились: что у него, видимо, случилась истерика из-за спектакля и он накричал на Машу.

На ковёр, конечно, вызвали. Юрка и там рассказал всё по придуманной Володей легенде. Странных, лишних и личных вопросов не задали, смотрели сочувственно, и даже Ольга Леонидовна не сердилась. Сердились на неё — нечего так сильно детей перенапрягать. Юрка узнал в приёмной, что Володя с Ирой тоже были. Что позже, конечно, приглашали и Машу. Но вроде бы руководство не стало поднимать шума. И это хорошая новость — значит, не проболталась. Пока.

Ещё одно доказательство того, что о происшествии пока никому ничего неизвестно, предоставили ПУК.

Только Юрка появился на крыльце кинозала после ковра, как Ксюша призывно замахала руками, крича:

— Юр, Юрчик, пойди сюда!

Юрка хмуро взглянул на неё и помотал головой, но Ксюша, а за ней и Ульяна с Полиной поднялись и побежали к нему. Взяли под локти и завели в уголок возле сцены:

— Что у вас случилось? — зашептала Ксюша.

— У вас что-то случилось! — закивала Ульяна.

Полина же молча уставилась полными азартного любопытства глазами.

— Да так. Не хочу говорить. Это личное, девчат.

— Да ладно, мы же всё равно узнаем, — попыталась убедить Ульяна.

— Это ведь Сидорова что-то отчебучила, да? — спросила Ксюша.

Полина закивала, подбадривая.

— Да просто поссорились мы с ней, — махнул рукой Юрка. — Ничего особенного.

— Из-за пианино? — Ксюша сощурила хитрые глаза.

— Ой, ну тогда это скучно, — протянула Ульяна.

— Юра, но ведь завтра же последний день! — неожиданно вклинилась Полина. — Помиритесь! Обязательно помиритесь! Послезавтра ведь уже всё, по автобусам и домой. Не надо расставаться на такой ноте.

— Кстати о нотах! Вам ведь завтра играть вместе! — поддакнула Ульяна.

— Не вместе, а по очереди. И всего один раз, — раздражённо объяснил Юрка. — Будто вы не знаете.

— Кстати, Юр! — оживилась Ульяна. — А ты можешь сыграть что-нибудь из мюзикла «Юнона и Авось»? Всего разочек, пока репетиция не началась.

— Нет, я ничего оттуда не знаю.

— Тогда что-нибудь из эстрадной музыки. «Последний раз» «Веселых ребят», например? Очень хочется попеть, ну сыграй, а! Давай: «Время пройдёт, и ты забудешь…» — запела она, пританцовывая.

— Извини, Уль, совсем нет настроения. Как-нибудь потом, ладно? Или… или вон Митька пришёл, — Юрка обернулся и заметил на себе полный зависти Митькин взгляд, — его попроси, он тебе на гитаре что хочешь забацает.

Отвязавшись от ПУК, Юрка сразу бросился к Володе. Пока Юрка разговаривал с девчонками, он вернулся в кинозал и уже сидел на зрительском кресле в центре первого ряда.

— Растрепала про нас? — спросил сходу.

— При мне ничего такого не говорила.

— А у директора?

— Не знаю. Но если бы проболталась, меня бы тут уже не было. Директору рассказать у нее вряд ли смелости хватит. Меня другое волнует: потом они с Ириной вдвоём ушли…

— Думаешь, ей сдала?

Дверь скрипнула, на пороге появилась заплаканная Маша. Володя, ничего не ответив Юрке, поднялся и ушёл на сцену. Но Юрка и без слов понял — могла. Но убедиться в этом не получилось — некогда. Помучив «Лунную сонату», Маша принялась помогать Ксюше с костюмами и провозилась до самого вечера. Володя до наступления темноты прогонял с актёрами сцены и оттачивал реплики. Юрка играл, потом дорисовывал декорации и готовил реквизит к спектаклю. Он заставил себя снова переключиться в режим робота — хорошо, что работы было хоть отбавляй и найти, чем занять себя, не составляло труда.

Ночью пошёл мелкий дождь. Юрка не спал. Действие выпитого утром пустырника закончилось ещё к обеду, а ночью, только Юрка лёг в кровать, с трудом сдерживаемое волнение охватило его снова и стало мучить сильнее, чем днём. «Рассказала или нет? Кому? Ире?»

Стараясь отвлечься, Юрка принялся болтать с ребятами, собравшимися мазать девчонок зубной пастой. В спальню первого отряда умудрился пробраться и радиоведущий Митька. Всей компанией они сидели на кроватях, грели тюбики под мышками и перешёптывались. Звали и Юрку, но он отказался.

— Ну и зря, такое веселье пропустишь! — Митька предпринял последнюю попытку его убедить.

— Молча мазать и стараться не заржать — где ты тут веселье нашёл? На результат смотреть веселее, если, конечно, это «Поморин».

— Нет у нас «Поморина», Ирина отобрала. Эх, как жаль-то… — пригорюнился Паша.

— Во вы даёте! — покачав головой, Юрка полез в чемодан. — И в чем тут соль — мазать обычной пастой? Но вам повезло, самая лучшая на свете паста есть у меня!

Под всеобщее ликование он вынул целых два тюбика «Поморина».

— По гроб жизни, Юрец!.. — Митька прижал руку к груди и раскраснелся от радости.

— Осторожнее жертву выбирай, — напутствовал Юрка. Он догадался, кого Митька хочет намазать. — Завтра спектакль, и кое-кто с ума сойдёт, если ей придётся выступать с раздражением в пол-лица.

— Я ее успокою… — Митька подмигнул.

— Ну-ну, успокоишь. Для начала говорить при ней научись.

Митька терял дар речи, стоило ему только увидеть Ульяну. Но, ясное дело, парней уверял, что все у него идёт строго по плану.

— Машу разрисуй от моего имени, — шепнул ему Юрка напоследок.

В ответ тот снова заговорщицки подмигнул и скрылся за дверью. За ним на цыпочках вышли остальные.

Юрка упал на кровать. Напряженно вслушиваясь в глухой стук капель о крышу, смотрел в темный потолок. Оставшиеся в отряде ребята не давали уснуть: то храпели, то скрежетали зубами во сне. Последнее раздражало ужасно, но заставить себя не обращать на скрежет внимание Юрка никак не мог. Он взбивал тонкую подушку, ворочался с бока на бок, боролся с упрямо лезущими в голову мыслями, но ежеминутно проигрывал в этой борьбе.

«Как долго мы не были вместе и сколько ещё не будем? Завтра последний день смены… Завтра — конец! Нет, к чёрту эти мысли, лучше зубовный скрежет Ватютова».