Книга Жена президента, страница 68 – Аля Кьют

— Мисс, Лиззи, разобрать ваш чемодан? — спросила Дафна, которая обычно следила за домом.

— Нет, спасибо. Я сама чуть позже. Устала за рулем. Хочу пройтись.

— Конечно, тогда я вас оставлю.

Я кивнула ей и улыбнулась, застегнула куртку до подбородка и отправилась к морю. Поразительно, но в этот раз обошлось без ломки. Крики чаек, шум волн и влажный ветер заставили меня, наконец, не думать. Я была на краю медитации, впитывая в себя целительный соленый воздух побережья.

Рука ни разу не потянулась за телефоном. Наверно я еще по дороге смирилась, что связи не будет и приняла это, как данность. Не знаю, сколько времени, я гуляла. Когда вернулась, чувствовала только приятную усталость и голод.

Дафна оставила мне полный холодильник простых продуктов и немного такой же готовой нехитрой еды. Я вставала рано утром и сразу шла гулять, возвращаясь домой чувствовала приятный голод вместо легкой тошноты, и с удовольствием готовила себе завтрак. Обычно я предпочитала утром лосось, но глаза на него не смотрели больше. Я перешла на сторону бекона и яиц. Вкусы на кофе тоже изменились. Мне нравился черный, иногда капучино. Теперь молоко вызывало омерзение в любом виде. Я стала добавлять в кофе кокосовое, а через неделю отказалась и от него. Дафна каждый год собирала травы, сушила и хранила в отдельном шкафчике на кухне. Я стала заваривать их, добавляя немного лимона или яблок. Мне особенно нравился чай из цветов вереска. Я брала его даже в термокружке на прогулку.

Время пролетало незаметно. Я бы не смогла сказать, сколько дней провела в доме у моря. Один раз заглянула Дафна с продуктам и чтобы забрать белье. Родители тоже не сильно беспокоили. Папа звонил дважды, пытался заманить меня домой, но быстро сдался. Мама ограничилась приветом.

Я очень ценила их любовь в этот момент. Они не душили меня чрезмерным беспокойством и опекой, а дали свободу, пространство и возможность побыть наедине с собой. Когда отлетела мишура социума, и в голове прояснилось без новостей, я безо всяких тестов прекрасно знала, что беременна. А еще я знала, что рожу этого ребенка. Мама зря переживала за мои отчаянные глупости. Я выросла среди историй о детях, которых посылают небеса. Об оборте не могло быть и речи. Меня, конечно, пугала перспектива быть одной в такой важный момент жизни. Я боялась, что Андрей все равно узнает однажды. А он узнает — это точно. Много чего снова выворачивало мне душу наизнанку, но суровое Северное море успокаивало, каждый день нашептывая мне мантру.

Я сильная. Я все делаю правильно. Я дам моему ребенку все, что ему будет нужно — всю мою любовь.

С такими мыслями я проводила очередное раннее утро. Сегодня я чувствовала себя иначе. Мои ощущения себя стали превращаться в планы и намерения. Я дала себе еще три дня для окончательной реабилитации принятия. Пора возвращаться в КаслТорн. Погода на побережье портилась, и очень скоро меня не спасет ни уютный камин, ни мощный радиатор.

Я пинала камешек, плетясь вдоль берега, подняла голову, чтобы оценить расстояние до дома, и увидела его.

Этот силуэт я бы не спутала ни с кем другим. Этого человека я совсем не ждала и не хотела видеть. Разум советовал: беги. А сердце скакало как сумасшедшее от идиотской радости.

Да и куда бежать? От Андрея не спрячешься. От президента не скроешься. Как и от своей судьбы.

Громов шел ко мне широкими шагами. Я стола, оцепеневшая, почти невменяемая из-за противоречивых эмоций. Андрей был в костюме, без куртки. Ветер бесцеремонно драл на президенте пиджак, словно пытался сорвать его, пролезть под рубашку и заморозить до смерти. Температура была нормальная. Градусов двенадцать, но на берегу едва ли они ощущались таковыми. Я бы сказала, было почти морозно. И с злорадством наблюдала, как Громов втягивает шею, поднимает воротник, пытаясь хоть немного укрыться от погоды.

Но едва Андрей подошел ко мне, то расправил плечи и поднял голову.

— Привет, принцесса, — проговорил он так, словно не целовал свою зомби-суку и не отрекся от меня публично в трансляции на весь мир.

— Здравствуй, — ответила я, тоже не пряча взгляда.

Не знаю, кто выглядел более нелепо. Он — в костюме от BRIONI и гнездом из волос вместо обычно идеальной укладки. Или я — в куртке Себастиана и бини[1],  как у смотрителя маяка

Похоже, мы снова стоили друг друга.

— Каким ветром тебя занесло, Андрей? — решила я не тушеваться и обозначить, что ему тут не рады.

— Ледяным и северным, — усмехнулся он. — Не предложишь пройти в дом?

— Не предложу. Говори, что тебе нужно и уезжай. Какие-то формальности? Подпись? Обещание не разглашать гостайну?

— Я приехал за тобой, Лизок.

Он склонил голову. Ветер продолжал трепать его пиджак и волосы. Андрей больше не закрывался и не пытался отвернуться. Он перекрикивал стихии, стойко принимая их натиск.

— Вряд ли твоя жена будет в восторге от таких новостей, — продолжала я исполнять вместе с ветром партию «Холодное сердце».

— У меня нет жены. Ты не смотришь новости?

— Нет, — я пожала плечами. — Не сморю. Насмотрелась уже.

— Мы с Мариной развелись.

Сердце снова подпрыгнуло, забыло вернуться на место и колотилось где-то во рту. Однако разум требовал сарказма.

— Что ж так? Вас ведь даже смерть не разлучила.

— Лиза…

Громов сделал шаг ко мне, но я наконец смогла двигаться и отшатнулась от него.

— Нет, Андрей. Не смей ко мне прикасаться. Я не хочу больше…

Слова застряли в горле. Ложь никак не срывалась с губ. Я хотела! Я так отчаянно хотела каждый день именно этого. Открывая глаза утром, я мечтала, что Марины нет, все это был дурной сон. Андрей войдет в спальню и поцелует меня.

Но чуда не происходило и мне приходилось снова и снова проникаться принятием.

А теперь насмарку вся духовная работа.

Вот он стоит чертовски красивый и безупречно помятый, смотрит на меня так проникновенно и нежно. К этому я себя не готовила.

Я сломалась. Мое тело сложилось пополам. Словно кто-то пнул в живот. Закрыв лицо руками, я прятала гримасу боли, которая разрушала меня снова.

Родные сильные руки поймали меня, прижали к не менее родной груди.

Я так сильно ненавидела и любила это ощущение. Защита, надежность, сила. Все было в нем, в моем Андрее, который не был моим.

Раньше я изо всех сил сдерживала свои страдания, не позволяла себе плакать на людях. Особенно при родных и друзьях. Сейчас я понимала, что если оставлю все дерьмо внутри, то просто умру, отравлюсь собственными токсинами. Отпустив все свои внутренние замки, я просто заорала куда-то в рукав Громову.

А потом из меня стали вылетать и слова.

— Отпусти меня! Ненавижу. Ты сказал, что все… Я никто тебе. Зачем? Все равно все кончено.