Книга Женщины его Превосходительства, страница 108 – Ольга Кам

А потом щелкает пальцами.

Я слышу два приглушенных выстрела. И глухой звук, с которым падает тело на пол. Раз. Два. Вздрагиваю и тяжело вздыхаю. Переступаю через трупы и забираю себе пистолеты. Меня не смущает вид крови. Особенно, если это кровь не моя.

Мы молча заходим в просторную квартиру. И осторожно оглядываемся.

Из спальни появляется Тигран. Возмущенное «Что за на…» замирает на его губах, когда я направляю на него ствол и говорю:

– Тихо.

Алина складывает руки на груди, отходит в сторону и как-то очень печально за всем наблюдает.

Дело совсем не в том, что мы так нагло к нему ворвались. И не в том, что далось нам это почти без труда. Можно подумать, что так сможет каждый. Но не каждый сможет ответить за свои действия. Дело не в проявленной наглости. А в умении справиться с последствиями. После таких финтов очень рискуешь не дожить до утра. И неважно, что ты сделаешь. Уйдешь с миром. Или все-таки пустишь кому-то пулю в лоб.

Но сегодня я была просто обязана кого-то убить.

Мне бы хотелось совершить это более эффектно. С пышной речью. Или еще какой-нибудь фигней. Мне бы хотелось немного пояснить свой поступок. Вложить в него смысл. Но эта сраная ночь забрала у меня все силы. Поэтому я просто стреляю.

Без утомительных разговоров.

Без сожалений. Сомнений. И колебаний.

Я просто стреляю. Один, второй, третий раз. Превращаю как волшебник чуть удивленный взгляд в стеклянный. Не живой. Я чувствую, как с каждым нажатием на курок сокращаются в руке мышцы. И послушные пули, как дрессированные зайчики вылетают в воздух. Находят свою цель. И с аппетитным чавканьем впиваются в его тело. Происходит взаимодействие. Взаимопонимание. Стали и плоти. Я слышу каждый его судорожный вздох. И все думаю, что он последний или, на худой конец, предпоследний. Я вижу, как его запястья с черным браслетом часов заливает кровь. И как он медленно оседает на пол, а белоснежное полотенце сползает с бедер. В его глазах отражается глухое непонимание. Мне кажется, что он слишком долго смотрит на меня своим чуть возмущенным взглядом. Как будто не верит.

И только когда все заканчивается, я закрываю глаза и шумно выдыхаю через рот. Жду, пока успокоится сердце. Потом уже прикуриваю. Зажав сигарету между губ, стягиваю салфетку со стола и тщательно протираю ствол и рукоятку.

Отвлекаюсь, чтобы сделать затяжку. Никто и ничто не мешает моему занятию. Тишина почти нереальная. Я даже забываю, что здесь есть еще кто-то, кроме меня. В соседней комнате работает телевизор, но и он не способен разрушить это безмолвие. А только лишь его подчеркнуть.

Я бросаю многозначительный взгляд на ребят Алины, затем смотрю на саму Алину. И чуть приподнимаю бровь.

Алина нерешительно молчит. Ей теперь страшно остаться со мной наедине. Она все еще не знает, что у меня на уме. Совсем не знает. Ей было проще, когда я не знала, что на уме у нее. Гораздо проще.

Я нетерпеливо тушу сигарету и снова на нее смотрю.

– Свободны, – цедит сквозь зубы. Неохотно. И добавляет, – на сегодня.

Дожидаюсь, когда дверь за ними тактично закроется, а потом подхожу к Алине и протягиваю ей пистолет.

Я говорю ей:

– Стреляй, – и показываю на Тиграна.

Но она отрицательно качает головой. Отрицание у нее психованное. На грани срыва. Шаг назад. И руки за спину.

Настаиваю:

– Давай, детка, ты сможешь, – с улыбкой. Все той же. Ободряющей. – И мы поедем. Стреляй!

Почти ору: у нас нет времени.

Пальцы у нее дрожат, когда она берет из моих рук пистолет. Неуверенно. Так будто никогда его не держала. С ее бледных губ срывается «Пи?дец», но я к тому времени уже обхожу комнаты и практически не слышу ее слов. Впрочем, они бы меня все равно не зацепили.

Позже мы едем с ней в аэропорт, садимся за столик в привокзальном ресторане и я заказываю себе сто грамм виски. Алина берет Кровавую Мери. Перед нами лежит ее билет на самолет. В какой-то город. Или страну. Она говорит, задумавшись:

– Больше всего я всегда боялась вернуться к тому, от чего ушла.

Я залпом выпиваю спиртное. Жду, пока оно приживется в желудке. Вскользь смотрю на проходящих мимо людей. Сглатываю свою головную боль и возвращаюсь в реальность. Неохотно.

Мне абсолютно наплевать на то, что говорит мне Алина.

Я все так же стараюсь ее не слушать. В этом теперь нет никакой необходимости.

Оставшись одна, заказываю еще виски. Официант приносит заказ и бросает на меня внимательный взгляд.

– С вами все в порядке? У вас кровь на лице.

Беру салфетку и провожу ей по щеке. Объясняю: это не моя, все хорошо.

Он согласно кивает.

– Тогда да. Все хорошо.

***

Алкоголь не берет и не цепляет. Я чувствую его у себя в крови, но кроме этого больше ничего не чувствую. А мне бы не мешало добавить себе уверенности. И сдержанности. Чтобы, позвонив во второй раз за ночь в дверь Николая, спокойно показать пустые ладони в зрачок видеокамеры.

Чтобы вновь встретившись с его взглядом, ровно выслушать слова: «Его здесь нет».

Чтобы тут же в них поверить. Беспрекословно.

Чтобы малодушно не переспросить. И растерянно не отступить на шаг назад.

Чтобы всего лишь удивленно вскинуть бровь. Чуть удивленно, чуть равнодушно. Чтобы скривить губы в горькой усмешке.

Чтобы не показать. Ничего не показать. Ни шока, ни смятения.

«Его здесь нет» стучит в висках. Каждый звук. Разливается оглушительной болью в затылке. Стискиваю зубы, чтобы не закричать.

«Его здесь нет». У меня не рождается ни одной мысли, только пустота. Такая всепоглощающая пустота, когда вдруг осознаешь, что вокруг больше ничего нет. Не осталось. Выветрилось.

Я говорю «Понятно». И часы в их гостиной тихо пробивают семь утра.

Несколько утомительно долгих минут, я жду продолжения. Может быть, я что-то не так поняла. Неправильно, неверно. Может быть, он еще, черт возьми, скажет, где он в таком случае. Но продолжения нет. Николай молчит и ничего к своим словам не добавляет.

Надо бы уйти, но я стою, прислонившись плечом к дверному косяку. Гоняю бесполезный воздух в легких и никак не могу сообразить, что делать дальше.

Николай, словно сжалившись, добавляет:

– Приезжал его адвокат, и они уехали вместе. Он ничего не просил передать.

Я говорю «Понятно».

Он советует: «Тебе надо поспать. Это была сумасшедшая ночь. Для всех».

Примерно так приходит конец. Мне бы очень хотелось поверить, что я ошибаюсь. Искренне поверить, всей душой. Придумать сотню оправданий. Найти какое-нибудь долбанное логическое объяснение. Всему происходящему. Но в душе я знаю – это конец.