Книга Женщины его Превосходительства, страница 42 – Ольга Кам

Я отмахиваюсь от его фразы как от надоедливой мухи. И коротко качаю головой. Отрицательно. Нет. Не надо.

– Ты к этому имеешь какое-нибудь отношение?

Это все.

Все, что я хотела знать.

Все, что мне надо знать.

Все, что я должна знать.

Романов вдруг широко улыбается, тушит сигарету и откидывается на спинку стула.

– Ты мне нравишься, но не настолько, – заявляет он. – Не настолько, чтобы совершать все эти глупости. Поверь, ты бы пришла ко мне и без этого.

Делает паузу, ожидая моих комментариев, но я лишь молча на него смотрю. Курю. Играю с зажигалкой. Для разнообразия жду десерта. Мне должно было стать легче от его слов? Ни капли. Я готова заорать ему прямо в лицо: «Это хреново! Это чертовски хреново!». Но я еще не до конца осознала, что все это значит. И как скоро впадать в панику.

Можно было бы ему не поверить. Или хотя бы усомниться в его словах, но я знаю, что он не врет. Ему это так же неинтересно, как и сидеть сейчас со мной и что-то объяснять. Это крупным шрифтом написано в его глазах. Скука. Тоска. Вселенская печаль.

– Еще что-нибудь? – так и не дождавшись от меня ничего разумного, с нажимом добавляет он.

И потом:

– Вопросы или свежие умозаключения?

Обстановку разряжает подошедший официант. Он приносит воду для Романова и десерт для меня. Почтительно откланивается и бесшумно удаляется. Бестелесной тенью. Или призраком.

Я говорю:

– Нет. Больше никаких вопросов, – меняю положение ног и случайно задеваю носком туфли его колено. Первый раз – случайно. Второй раз – нет. Но делаю это уже более осторожно и медленно.

Вчера – мне бы и в голову не пришло проделывать это с ним.

Но вчера все было по-другому. Другое вчера. Другое завтра.

Сегодня все изменилось. Теперь есть соглашение с Алиной. И нет денег. Есть смутные перспективы быть убитой. И нет, пусть и мнимой, но поддержки. Есть желание во всем разобраться, но нет возможности. Пока нет.

А мне, бл?дь, просто необходим кто-то, кто даст мне немного времени, чтобы со всем этим справиться.

Я говорю:

– Только одна просьба.

Десерт – мороженое, украшенное дольками персиков и ананасов на тонком бисквите, пропитанным фруктовом соком. Все это под воздушной пеной из молочных сливок. Сверху тонкий овальный медальон белого шоколада с эмблемой ресторана в обрамлении изумрудных листьев мяты.

Я в восторге. Немом. От всего. И от десерта в частности.

Беру тонкую, длинную ложечку и медленно опускаю ее в этот кулинарный шедевр.

– Мне нужны деньги, – кусочек мягкого десерта отправляется в рот. Облизываю губы. Не так чтобы откровенно, но с чувством.

– Уже? – он не сводит с меня потемневших глаз. Я вижу в них наконец-то хоть какую-то реакцию. Ответ. Романов довольно улыбается и наклоняется чуть ближе ко мне. В его расширенных зрачках замечаю отражение себя. Перевернутую себя. И не понимаю, то ли мы так близко сидим, то ли я так внимательно на него смотрю.

– Любовницы дело хлопотное и затратное, – тихо выдаю на одном дыхании. Ровно так. Без интонаций.

Таким же будничным тоном мы могли бы говорить о погоде. О спортивных сводках, о котировке ценных бумаг на бирже. О бизнес-плане или о планах на ближайшие выходные. Но мы говорим о сексе. Мы продаем его. Только пока не ясно кто кому.

– Соответствующие любовницы, – поправляет он, но голос теплеет. Мы вроде как, наконец, оказались на одном уровне. Пришли к взаимному пониманию. Нашли точки соприкосновения. Когда в ход идут деньги, все сразу становится кристально ясно. Попроси любви, дружбы или поддержки – и введешь человека в шок своими непомерными требованиями, но стоит перейти на материальный расчет, как всё тут же встает на свои места.

Поэтому следующая его фраза заставляет меня нервно сглотнуть. Незаметно. На губах у меня все еще легкая улыбка. А нога покоится на его бедре. Сколько раз я проделывала подобные фокусы с другими? И не разу не испытывала при этом чувства смущения. Смятения. Волнения. И гребанной неуверенности.

– Я как раз вчера думал о том, что нам с тобой придется попрощаться.

Не то чтобы меня сильно задевает его заявление. Но для самолюбия ощутимый пинок. Однако чтобы уже довести начатое до конца, я равнодушно киваю:

– Тогда мне придется вместо тебя с кем-то поздороваться, – на удивление, мне дается сие замечание без каких-либо видимых усилий. Я обращаю все свое внимание на мороженое. Поджимаю под себя ноги. – Очень приветливо.

Голубое стекло в глазах Романова бьется, а его осколки превращаются в опасное оружие. Но как было выяснено на практике, самое опасное оружие это далеко не его холодный взгляд, а нечто более существенное. Весом около двух килограмм и вмещающим в себя восемь патронов. Такие дела. Больше мне боятся нечего. На сегодняшний момент.

– Ты разбиваешь мое сердце, Аня, – криво усмехается Романов.

– Разбивай себе сердце сам. У меня другие задачи.

Разговор, затянутый в тиски взаимного пренебрежения.

Взаимного игнорирования. И ледяной отстраненности.

– Если ты закончила с ужином, – не дожидаясь моего ответа, он поднимается, обходит столик и берет меня за руку. – То давай перейдем к более приятным занятиям. Как ты уже поняла, я пока не готов расстаться с тобой.

Если это и комплимент, то очень сомнительного качества.

Мы идем по длинным коридорам гостиницы, и его рука по-хозяйски покоится на моей талии. Каблуки у меня слишком высокие, чтобы успеть за его широким размашистым шагом. Я все время отстаю. Тогда он сильнее прижимает меня к себе, и мы оказываемся слишком близко. Между нами не остается ничего, кроме молчания. Но идти рядом с ним приятно. Приятно ловить заинтересованные взгляды. На себе или на нем.

Заходим в лифт, и двери за нами закрываются. Отрезают нас от внешнего мира, оставляя в замкнутом пространстве. Из невидимых динамиков льется тихая музыка. На табло ярко-красными огнями мелькают цифры этажей.

Второй. Третий. Четвертый.

Этажи. Номера. Люди. Там, в другом мире.

Смотрю прямо перед собой, изучаю свое отражение в больших, во всю стену зеркалах. Когда чувствую, как его рука медленно опускается с моей талии ниже. К краю платья.

– То, что ты вытворяла в ресторане пошло, – не узнаю его голоса. Низкого и глухого. Слова ласкают кожу у шеи. Всего в нескольких миллиметрах, так что я ощущаю движение его губ. Неторопливое и горячее.

– Пошло – запускать мне руки под юбку, когда за нами наблюдают, – достаточно громко заявляю я и красноречиво смотрю на камеру в углу кабины лифта. Я смотрю – он не смотрит. Ему плевать – мне нет.

Седьмой. Восьмой. Девятый.