Книга Мини-модель, страница 9 – Татьяна Устинова, Павел Астахов

– А вот что: некая Вероника Павловна Кобылкина желает оспорить решение жюри конкурса Экомисс Москва, в котором участвовали девочки шести-девяти лет, включая дочь Кобылкиной – первоклассницу Изабель. Специально для участия в конкурсе девочке соорудили сложный наряд из кленовых листьев, однако победила почему-то другая экомодель – восьмилетняя Карина.

– А какой костюм был у нее?

– Тоже высокохудожественный и экологически чистый – из виноградных листьев. Гражданка Кобылкина-старшая считает, что виноградная Карина обошла кленовую Изабель в результате подкупа жюри и неправильного судейства, а потому обжалует решение конкурсной комиссии.

– В суде?

– Причем в нашем! – Я вздохнула. – Право слово, делать людям нечего…

– Но ведь условия конкурсов не защищаются Гражданским кодексом. – Дима подошел поближе, заглянул в папку, посмотрел на фото девочек – кленовой и виноградной. – Те, кто участвует в объявленном конкурсе, соглашаются на их условия и правила, и оспаривать их надо особым порядком… О, у Карины еще и виноградные кисти на ушах? Сорт «Дамский пальчик», если я не ошибаюсь?

– Ну! Кто-то лапшу на уши вешает, а кто-то виноград! – Я все не могла побороть приступ нездорового веселья.

– Но в принципе никто не запрещает пойти и оспорить результаты конкурса в суде, – рассудил невозмутимый Дима. – Вопрос лишь в том, что очень сложно принимать решение о действительности или недействительности решения жюри, потому что комиссия ничем не связана. Доказать взятку сложно, предвзятость – тоже, это субъективное мнение, несколько человек выносят коллегиальное решение. Если большинство согласно – так и есть. А уж заранее члены жюри договорились или нет – поди пойми.

– Будем разбираться, куда деваться. – Я еще раз посмотрела на фото. – А «Дамский пальчик» разве не синий? Тут же белый виноград…

– «Дамский пальчик» именно белый, в России этот сорт еще называют «Бокальный», в Дагестане – «Шах-изюм», а в Армении – «Ицаптук».

– О? Да ты спец по винограду?

– Не я, а моя девушка. – Дима смутился. Он не любит говорить о своей личной жизни. – Она веган, на рынке из овощных и фруктовых рядов не вылезает.

Тут удивительно кстати мне позвонил Говоров и строго в тему спросил:

– Дорогая, надеюсь, ты не на диете? Я скоро буду в вашем районе, и мы сможем вместе пообедать в нашем любимом ресторанчике. Что тебе заказать?

– Вообще-то я хочу «Шах-изюм», он же «Ицаптук», он же «Бокальный», – сглотнув слюнки, честно ответила я.

– Это какой-то рецидивист? – не понял Никита.

– Это виноград! Но я согласна и на кусок мяса, потому что ни разу не веган. А что у тебя за дела в нашем районе?

Мой любимый Никита Говоров – прокурор. Порой мы с ним встречаемся не в ресторанчике, а в зале суда.

– Да это не по работе, просто нужно пообщаться кое с кем, – легко ответил Говоров и тут же напрягся: – С мужчиной, не с женщиной! Не подумай чего-нибудь!

– Не буду думать, – пообещала я не вполне искренне.

Не зря говорят, что пуганая ворона куста боится.

Хотя в моем случае испуг был беспричинным – я совершенно по-идиотски приревновала Никиту к женщине, оказавшейся его родственницей, – кусты вороне мерещиться не перестали ^[2].

Даже наоборот: я стала еще менее смелой в личных отношениях, и мы с Говоровым откатились далеко назад: со стадии «тили-тили-тесто, жених и невеста» на стартовую конфетно-букетную позицию. Теперь Никита снова приглашает меня пообедать, но пока не рискует звать на ужин, плавно переходящий в завтрак.

За обедом я зевала, и Говоров, конечно, ревниво поинтересовался, по какой такой причине я не выспалась. Пришлось рассказать про утреннюю эпопею с соседской старушкой, которую я для себя уже окрестила Гранмадам.

– Она очень древняя – примерно эпохи царизма, – объяснила я Никите.

– Лена, у тебя плохо с арифметикой, – посмеялся он. – Твоя старушка никак не может быть дореволюционного происхождения. Если ей восемьдесят два, значит, она родилась уже при советской власти, приблизительно в сороковом году.

– И правда! – Я удивилась, потому что сама подсчитать не удосужилась. – А я-то подумала, что ее великосветские манеры – наследие былых времен.

– Может, бабушка просто не московская, а из Северной столицы, – предположил Говоров. – Я как-то видел такую гранмадам в обычном питерском троллейбусе. Представь: лет сто, сухая, как швабра – но швабра красного дерева. Спина прямая, плечи развернуты, длинное платье с кружевным воротником, крупные серьги и голос звучный, как у Левитана, только с хрипотцой. На весь троллейбус сказала чернокожему афропетербуржцу: «Уважаемый эфиоп, вы выходите?»

Я похихикала, сочтя этот рассказ-зарисовку анекдотом, а Говоров будто в воду глядел!

Ада Егоровна оказалась в точности такой, как та питерская гранмадам: высокая, худая, с прямой спиной и резкими чертами лица. И даже кружевной воротничок у нее был!

Кружевами, причем не дешевыми фабричными, был также отделан подол ее длинного шелкового платья. Наверное, на ком-то другом это смотрелось бы смешно, но Ада Егоровна в своем наряде была органична.

На ее левой ноге белел толстый гипсовый валенок, контраст со здоровой правой пытался сгладить белый чулочек-гольфик. Длинные серебряные волосы соседка забрала в высокую прическу, украшенную резной костяной заколкой, под воротничок приколола желтоватую камею. Передвигаться без опоры она не могла, но воспользовалась не ходунками или костылями, а двумя толстыми тростями очень солидного вида.

При виде этакого благородного изящества я почувствовала себя толстой и неуклюжей простушкой. Какой-то снежной бабой с носом-морковкой! Замурзанной кухаркой при благородной даме!

– Прошу вас, не стесняйтесь, проходите. – Хозяйка явно заметила мое смущение. – Стол накрыт в гостиной, я только попрошу вас перенести туда поднос с чаем, поскольку мне, как вы видите, крайне несподручно… Нога, боже мой… Какая ирония: всю жизнь я в любой ситуации берегла свои ноги, чтобы на старости лет получить перелом, всего лишь неловко встав среди ночи в уборную, уж простите за интимную подробность.

– Случается. – Приободрившись, я выпуталась из пальто и пристроила его на вешалку. – Мой юный племянник сломал ногу, тайком забравшись в темную кладовую, чтобы полакомиться тортом. И не на старости лет, прошу заметить, хотя тоже ночью…

– Старый, что малый! – засмеялась Ада Егоровна.

Смех у нее был изумительный – как колокольчик, только надтреснутый.

Следуя указаниям хозяйки, я принесла с кухни поднос с чаем, и мы устроились в гостиной – большой квадратной комнате с массивной темной мебелью и стенами в бесчисленных фотографиях.