Книга Фрейлина. Моя невероятная жизнь в тени Королевы, страница 30 – Энн Гленконнер

Колин переключился на строительство и продажу домов, потому что хлопок не приносил никаких денег. За десять лет он всеми способами пытался наладить бизнес, но эта отрасль умирала – появились более дешевые синтетические материалы, которые производили в Китае, и карибский хлопок не мог с ними конкурировать.

Колин думал об островитянах. Он знал, что дома обеспечат более стабильную занятость – всем понадобится домашний персонал. Люди, работа которых оказалась под угрозой, могли получить новую. Колину очень нравился новый план развития острова, и он отдался этой работе всей душой. Он давно хотел превратить Мюстик в курорт и теперь создал новую компанию. В нее вошли Оливер, шведский инженер-строитель Арне Хасселквист и несколько инвесторов. Идея заключалась в том, чтобы разделить остров на участки, построить красивые виллы и продать акционерам, которые вложат деньги в создание инфраструктуры.

Оливеру не удалось привлечь Тони. Тони Мюстик не интересовал, но Оливер добился огромного успеха, хотя с Колином они часто ссорились – неудивительно при столь необычных характерах обоих.

Первый участок был продан еще до постройки первого дома. Хонор Свейдар, урожденная Гиннесс, и ее второй муж Фрэнки сошли на берег, чтобы выпить в баре Бэзила. Мы их встретили, и Хонор пожаловалась, что больше не может плавать по морям – в точности, как когда-то Джинти. В конце разговора она спросила, нельзя ли купить у нас участок, и Колин тут же заключил сделку.

Хонор и Фрэнки купили два лучших участка и пляж, который она тут же назвала «Хонор-Бэй». Фрэнки любил выпить, поэтому он построил себе деревянный бар возле дороги, где принимал рабочих, возвращающихся со стройки. Когда приехала моя мама, она сразу же подружилась в Хонор. Они часами плавали с маской, в резиновых шапочках и с пристегнутыми к поясу сумками, куда они складывали раковины. Они даже по ночам гуляли по пляжу с факелами, разыскивая что-то красивое. Я не так увлекалась ракушками, особенно когда поняла, что, если не вычистить их правильно, запах будет убийственным. Много раз, когда мы с мамой летели домой, из-за ее ракушек от нас страшно воняло.

Только продав пляж Хонор, Колин понял, что ничего больше продавать нельзя – пляжи должны быть доступны для всех. Тем не менее эта продажа его вдохновила и убедила в том, что он сумеет сделать остров прибыльным предприятием. Нужно лишь управлять им, как роскошным поместьем.

В 1968 году мы наконец переехали в Белый дом на Тайт-стрит, построенный по проекту французского архитектора. Ожидание оказалось не напрасным. Дом оказался истинным чудом – недаром его назвали самым стильным в Лондоне. Пресса очень интересовалась интерьерами. Несколько недель я не сходила со страниц модных журналов, с гордостью показывая свой дом. Дом был очень стильным. Он был построен из белого известняка, с кованой винтовой лестницей и холлом с мраморным полом, созданным под влиянием импрессионистов – черные, серые и белые круги разных размеров. Восьмиугольный внешний холл купался в естественном свете, а стены украшали ветви кораллов. Ванная комната с утопленной ванной и бронзовыми кранами, обитые шелком стены гостиной и серебряные дверные ручки в форме ракушек. Главной достопримечательностью нижнего этажа были наши любимые картины – Тернер, Гейнсборо, Ватто, два фруктовых портрета Арчимбольдо. Колину очень льстило, что о доме говорят и что все высоко оценили впечатляющий дизайн. Он любил быть на виду, а Белый дом стал идеальным местом для его экстравагантных вечеринок.

Мне было трудно наслаждаться вечеринками, которые доставляли ему столько удовольствия. Особенно раздражали меня костюмированные балы – я не любила привлекать внимание к себе, да и костюм мне обычно приходилось подбирать в последнюю минуту. Перед приходом гостей Колин страшно нервничал, занимался последними приготовлениями. Я изо всех сил старалась, чтобы все было в порядке, – я не хотела, чтобы в последнюю минуту Колин сорвался и вышел из себя.

Экзотические костюмы меня никогда не привлекали – и это было хорошо, потому что все должны были восхищаться только Колином. Самой безумной его проделкой были бумажные трусы – сначала он демонстрировал их всем вокруг, а потом демонстрировал новый трюк – «Я съем мои трусы». Заявив это, Колин запускал обе руки в брюки, срывал с себя трусы и запихивал их в рот. Более консервативные гости приходили в ужас, и ему это очень нравилось.

Такая эксцентричность и нетрадиционность отца не могла не влиять на Чарли и Генри. Мальчикам было восемь и десять лет, и к этому времени мы все вместе поселились на Тайт-стрит. Хотя Колин очень гордился сыновьями, активного участия в их воспитании он не принимал, особенно когда они были маленькими. Для того времени это было совершенно нормально.

Колин отсутствовал гораздо чаще, чем я. Ему, как и моему отцу, было трудно проявлять любовь тактильно. Он приезжал домой с подарками и лакомствами, а мальчики с легким испугом и удивлением смотрели на своего высокого, импозантного отца. Хотя порой он вел себя с ними просто фантастически – он был замечательным рассказчиком, – но, когда у него было дурное настроение, я всегда старалась держать мальчиков подальше от отца.

Когда Чарли было около восьми, его поведение начало меняться и стало довольно странным. Долгое время я не могла понять, не следует ли он примеру отца, всегда стремящегося привлечь к себе внимание. Но поведение Чарли было другим. Когда он переживал стресс, он не устраивал «истерик Теннантов», столь характерных для этой семьи. Он придумывал для себя странные ритуалы и часами мог их исполнять: например, он мог ждать, пока кто-то проводит его вниз по лестнице, или начинал ходить кругами – очень четко и осмысленно. Могло показаться, что он суеверен, хотя в этом отношении старание не наступить на трещины в асфальте было самым нормальным его поступком.

Постепенно ритуалы ушли в прошлое, и он начал совершать сотни кругов по дому, прежде чем выйти на улицу. И в то же время у него сформировалась темная сторона. В начальной школе, когда другие мальчики брали в библиотеке книги типа «Кролика Питера» Беатрис Поттер, он выбирал книги на более зловещие темы. Неудивительно, что его мучили ужасные кошмары. Беспокоясь о его здоровье, учительница экстренно вызвала нас в школу.

– Я понимаю, почему Чарльз так расстроен. Он очень беспокоится из-за своего деда-нациста.

Мы с Колином изумленно переглянулись.

– Деда-нациста? – переспросила я. – У него нет никакого деда-нациста!

– Да? Тогда посмотрите на его стол.

В ящике стола мы увидели коллаж: фотография головы отца Колина была приклеена к снимку нацистского генерала, сплошь покрытому свастиками. Мы оба недоумевали, откуда у Чарли подобные идеи. Очевидного ответа не было. Мы знали, что все мальчишки увлекаются оружием и сражениями, поэтому, обсудив все, мы решили, что это пройдет.

В отличие от мальчишеской увлеченности кровью и оружием, другие ритуалы Чарли были менее объяснимыми. Впрочем, дети совершают много странных поступков. Пристальное внимание к ним может лишь усугубить положение. И мы решили, что лучше всего будет не обращать внимания на его странные привычки. Мы надеялись, что, не добившись реакции, Чарли просто это перерастет. Этого не произошло. Его ритуалы стали более интенсивными и требовали массу времени. В результате Колин отвел его к психиатру, который поставил диагноз «невроз». Ему следовало поставить диагноз «обсессивно-компульсивное расстройство», но тогда никто из нас, включая докторов, не знал, что это такое. Диагноз «невроз» ничего не решил. Врачи не знали, как это прекратить.