Онлайн книга «Правила счастливой свадьбы»
|
– Стены не кажутся слишком тонкими, – ответил Пушкин, садясь на твердую подушку. – Стены ни при чем… Старые владельцы дома, уж не знаю для какой надобности, понаставили слуховых каналов… Стоя в другой части дома, можно слышать, что делается в большой гостиной и прочих местах… – Удобное изобретение. – Если знаешь, как им пользоваться… Мужчины, между которыми было более десяти лет разницы и пропасть финансового положения, присматривались друг к дружке. Дмитрий Козьмич решился первым. – Могу говорить с вами откровенно? – спросил он, давя тяжелым взглядом. – По-другому теперь нельзя, – ответил Пушкин. – Своих детей у меня нет и не будет, племянниц люблю больше жизни… Астра рассказала про вас только хорошее. Потому спрошу напрямик: зачем портите жизнь себе и ей? Вы же за деньгами не гонитесь… – Не собирался и не собираюсь жениться на ваших племянницах. Они еще дети. Я их не люблю. Далее. Начальство мое не даст согласие на брак чиновника сыска с дочерьми купца. С другой стороны, купеческое сословие такой брак не примет. Вашей фирме больше ста лет, а господин Бабанов не стал потомственным дворянином [32]. Тем более для вашей семьи родство с полицейским будет позором. Откровенность была неожиданной. Дмитрий Козьмич хмыкнул и поерзал в кресле: такого разговора не ожидал. – Вы честный человек, Алексей Сергеевич, – сказал он. – У нас, купцов, честность превыше всего, что бы там ни болтали. Примите мое уважение за вашу честность… А то, грешным делом, подумал, что вы из этих новых, что свободу проповедуют. Мне вот звездочка моя, Астра, тоже заявила: не хочу замуж, хочу свободы. Это какой свободы? Которую, к примеру, господа Герцен с Огаревым, властители дум, проповедовали? И чем они кончили, позвольте спросить? Огарев отбил чужую жену и жил с ней без брака. А потом ее же увел Герцен. И его дети от этой дамы, с позволения сказать, считались детьми Огарева… Какая просвещенность! Какие передовые взгляды! Вот где пример нравственности… Вот где пример для молодежи! Тьфу, мерзость… Выговорившись, Дмитрий Козьмич рывками расправил усы. – Прощу прощения, позволил себе лишнего… Вижу, вы другой. И тогда совсем не пойму, почему идете на поводу Авивы… Девочки мне уже все доложили… – Занимаюсь сыском, – ответил Пушкин. – Сыском? – повторил Бабанов, будто пробуя разгрызть орех. – Что же разыскивать в нашем доме? – За последние семь дней погибли четыре невесты, которые были отравлены. Они состояли в кассе взаимопомощи невест, которую держит мадам Бабанова. – Ах вот оно что… – Далеко не все. Если не принять меры, будет пятая жертва. Дмитрий Козьмич привстал в кресле: – Кто? – Тайна сыска. Вам знать ни к чему. Есть еще обстоятельство, связанное с теми смертями. – Ну говорите, не тяните… Здесь не подслушают… – Высока вероятность, что ваш брат погиб не от блинов, а был отравлен. Это предположение, точный ответ даст только эксгумация. – Вот, значит, как, – проговорил Дмитрий Козьмич и погрузился в тяжкие размышления. Пушкин ждал, когда он будет готов. И откровение созрело. – Тогда, Алексей Сергеич, должен кое-что сообщить… Двадцать шестого февраля накануне смерти брата получил от него телеграмму: «Срочно возвращайся». И все, без объяснений. Я в тот момент был на Западном побережье Америки, изучал производство у них шерсти. До этого в Англии побывал, из Америки собирался в Новую Зеландию и Австралию. Вернуться по плану должен был в августе… И вдруг такое… А на следующий день приходит телеграмма о его смерти… Думал через три недели быть дома, ан нет, два месяца затратил… Быстрее всего на поезде доехал до Нью-Йорка, потом две недели ждал билетов на пароход. Доплыл до Британских островов, потом на континент, из Парижа в Берлин, оттуда в Варшаву… И поездом в Москву… Целое приключение… Вернулся домой, а тут сюрприз: по завещанию брата оставлен вечным директором над фирменной торговлей с годовым окладом в двадцать тысяч, этаж сей мне передан. А все прочее – безутешной вдове. Которая завтра выходит замуж… Признание душу не облегчило. Дмитрий Козьмич был мрачен. – Велико состояние? – спросил Пушкин. – Вам сколько в приданое обещано? – Тридцать тысяч, кажется. – О, продешевили… Умножьте на сто и получите, сколько стоит торговля под фирмой «К. М. Бабанов и сыновья» с магазинами, складами сырья и двумя шерстопрядильными фабриками. Вот так-то… Есть за что убивать… – Мадам Бабанова изучала химию или была дочерью аптекаря? Дмитрий Козьмич прищурился настороженно. – Отчего спрашиваете? – Ваш брат был отравлен аконитином… Чтобы знать его свойства, надо изучить химию или фармакологию. Авива Капитоновна вышла замуж в тринадцать лет, учиться ей было некогда. – Экий вы толковый, – покивал Бабанов. – Правда ваша: она дочь аптекаря Демидовского… Были такие аптеки в Москве, потом перекупили их… Мать Авивы отдали замуж за Демидовского в тринадцать, при родах она умерла… Отец Авиву воспитывал сам, учил аптекарскому делу, думал передать. Но Федор предложение сделал, забрал в нашу семью… – Капустина – сестра матери Авивы Капитоновны? – Фекла? Конечно… У них разница в четыре года. Когда Авива за Федора выходила, Фекле только семнадцать исполнилось… Все у меня на глазах происходило… Только подозрение ваше напрасное: отец наш температуру аконитином лечил и нас научил. – Федор Козьмич принимал аконитин как лекарство? Бабанов пожал плечами: – А что такого? Когда Федор хворал простудой, лечился, как полагается… Я тоже, бывает, пользую… Сильно помогает… Пушкин не мог достать блокнот, чтобы стереть вопросительный знак над одним пустым кружком в паутине и записать важное обстоятельство. Он помнил, куда вели линии со стрелками от этого кружка. – Тем не менее Авива Капитоновна чего-то боится и платит шантажистам… – Шантажистам? – Дмитрий Козьмич нахмурился. – Это еще не хватало… Неужто все к одному ведет… Что же предполагаете делать, Алексей Сергеевич? – Необходимо посмотреть завещание и бумаги в конторе вашего брата, – ответил Пушкин. Бабанов поднялся, как поднимается великан. – Желания совпадают, – сказал он. – Как раз отправил записку нашему нотариусу явиться в контору… Едем на Пречистенку. |