Книга Эта ласковая земля, страница 99 – Уильям Крюгер

– Да, мэм.

– Мэм? Черт, я не намного старше тебя. Почему бы тебе не принять душ? Потом поднимайся на кухню.

На кухне, когда я вошел, было оживленно. Несколько женщин, все молоденькие, как Долорес, большинство до сих пор в ночных сорочках, готовили завтрак. Я решил, что это какое-то женское общежитие. Я слышал, что такие есть в больших городах. Молодые женщины отнеслись ко мне, как старшие сестры, и это было приятно, а потом я сидел с ними за большим столом в столовой, и мы вместе ели. Некоторые блюда были мне знакомы: яичница, ветчина, тосты с клубничным джемом, – но еще были кукурузная каша и жареные зеленые помидоры, которых я раньше не пробовал и моментально влюбился.

– Завтрак всегда такой? – спросил я.

– Раньше у нас была кухарка, – сказала одна из девушек, рыжеволосая Вероника.

– Но нам пришлось ее отпустить.

– А также прачку и горничную, – добавила Долорес. – Проклятая экономия. – Она посмотрела на Моник. – Всего десять клиентов вчера, да? Хуже, чем в воскресенье.

– Все из-за грозы, – ответила Моник.

Долорес посмотрела в окно на дождь, который все еще лил, делая утро унылым.

– Если так будет лить, то сегодня будет не лучше.

Вошла тетя Джулия, и разговоры прекратились. Мне было ясно, что она занимала в этом доме исключительное положение. Она явно удивилась, увидев меня, и обвела стол вопросительным взглядом.

– Он проснулся, и я его пригласила, – сказала Долорес.

– А халат?

– Мой, – сказала Долорес. – Его одежда в стирке.

Тетя Джулия посмотрела в окно на мрак и сырость.

– Я надеялась сходить с тобой за покупками сегодня, Одиссей, но боюсь, с таким дождем придется подождать. Дамы, – сказала она, занимая единственный пустой стул за столом, – сегодня день домашних дел.

Мне поручили работу в подвале – помогать Долорес со стиркой, в основном это было постельное белье. Поскольку прачка, которая также была домработницей, уволилась, женщины по очереди занимались стиркой, которая, по причинам, мне тогда не очевидным, проводилась каждый день.

– Ты напоминаешь моего брата, – сказала Долорес, когда мы развешивали простыни на сушилках.

– Он живет поблизости?

– В Мэйвилле. Маленький городок рядом с Джоплином. Тебе сколько? Тринадцать, четырнадцать? Ему примерно столько же.

– Когда ты видела его в последний раз?

– В день, когда уехала из дома. Пять лет назад. Примерно в твоем возрасте.

– Что ты здесь делаешь? У тебя есть работа?

Она прервала свое занятие и странно посмотрела на меня.

– Одиссей, ты знаешь, что это за дом?

– Женское общежитие, думаю.

– Да, – сказала Долорес. – Женское общежитие. Именно.

Дождь не собирался прекращаться, и днем, когда дела были сделаны, тетя Джулия велела мне идти на чердак и сказала, что скоро поднимется. Я стоял у окна и думал о людях, живущих в низине у реки. К этому времени дорожки, по которым они ходили, должны были превратиться в грязь, а ожидающие в очереди за едой у «Добро пожаловать» промокнуть до нитки. Я знал, что мне повезло, и чувствовал себя виноватым: хотя на чердаке и было душно, у меня над головой была надежная крыша, а желудок был полным, и у меня была тетя, которая заботилась обо мне.

Я услышал, как она поднимается по лестнице. Она вошла с серебряным подносом, на котором стояли два стакана с лимонадом и тарелка с имбирным печеньем, поставила поднос на кровать и похлопала по матрасу.

– Иди присядь.

– Это ваш дом? – спросил я, сделав глоток лимонада и откусив печенье.

– Да.

– Должно быть, вы богатая.

– Ты не представляешь, чего мне это стоило, Одиссей.

– Я был тут только один раз.

– И все-таки ты нашел дорогу. Последний раз я видела тебя вскоре после смерти Розали. – Она говорила о маме. – Когда Зик приехал сообщить мне новости. – Это мой папа. Эзикиел О’Бэньон. – Ты помнишь?

– Не много. Я помню, что вы дали нам с Альбертом несколько центов, чтобы мы купили помадку.

Она улыбнулась и сказала, как будто я напомнил ей что-то хорошее:

– Точно.

– Какой она была? Моя мама?

– Ты не помнишь?

– Плохо.

– Розали была чудесной старшей сестрой, и она была тебе хорошей матерью.

– Но какая она была?

– Для человека, который не мог слышать, она была ужасной болтушкой. Я помню, когда мама с папой отправили ее в Галлодет, я все глаза выплакала. Когда она приехала на Рождество – это был лучший подарок, о котором я могла просить.

– Галлодет? Это что?

– Школа для глухих. Но она недолго проучилась там. В следующем году папа умер, и мама устроилась на работу в школу, а там платили мало. Розали вернулась домой помогать сводить концы с концами. Я всегда следила за модой и сама шила одежду, поэтому устроилась на работу в магазин одежды в городе и откладывала что могла. Потом умерла мама. Зик с Розали любили друг друга с самого детства, и выйти за него замуж было для нее лучшим решением. Я же позарез хотела выбраться из этого маленького удушающего городка в Озарке. Поэтому я уехала и оказалась… – Она посмотрела по сторонам и развела руки, обведя душную комнату и дом, в котором та находилась. – Оказалась здесь.

– Вы купили этот дом?

– Мужчину, которому он принадлежал до меня, посадили в тюрьму.

– За что?

– Он убил человека. Прежде чем сесть, он подарил мне собственность.

– Вы были женаты?

– Просто… хорошие друзья. Но это не отвечает на вопрос о твоей маме. Розали была умной и начитанной, и доброй. В детстве я очень хотела быть на нее похожей.

– Почему…

– Что почему?

– Когда папа умер, почему вы не забрали нас с Альбертом к себе?

– Я не скоро узнала о смерти вашего отца. Мне сообщили, что о вас обоих хорошо заботятся в школе в Миннесоте. Я посылала деньги, чтобы немного помочь, и это правда было лучшее, что я могла сделать, учитывая обстоятельства.

– Я был бы счастлив жить в этой комнате. Альберт был бы счастлив тоже.

– Я думала, что вам лучше быть с другими детьми.

– Это был ад, – сказал я.

– Брось, Одиссей. Не может быть все так плохо.

– Там есть комната, которая раньше была тюремной камерой, и туда сажают детей, которые делают не то, что положено. Ее называют тихой комнатой. – Я чувствовал горечь этих слов на губах. – Зимой там холодно, а летом жарко, и там жила крыса. Самым лучшим в этой комнате была крыса. Перед тем как посадить туда, обычно пороли ремнем. Порол человек, которого звали ДиМарко, и ему это нравилось.