Книга Казино Смерти, страница 15 – Дин Кунц

— Ты же сам мне сказал, что не хочешь эту плюшку, вот я и предположил, что ты сейчас уйдешь.

— Да, сэр, — кивнул я, — мне следовало бы уйти. — Но не поднялся со стула.

Наливая ароматный колумбийский кофе из термоса, стилизованного под кофейник, Оззи ни на секунду не отрывал от меня глаз.

— Никогда не думал, что ты можешь попытаться кого-то обмануть, Одд.

— Заверяю вас, я могу конкурировать с лучшими обманщиками, сэр.

— Нет, не можешь. Ты — эталон искренности. Вины в тебе не больше, чем в ягненке.

Я отвернулся от него и увидел, что Ужасный Честер спустился с потолочной балки. Кот уже сидел на верхней ступеньке крыльца, все так же сверля меня взглядом.

— Но еще более удивительно другое, — продолжил Оззи. — Ты крайне редко увлекался самообманом.

— Когда меня будут канонизировать, сэр?

— Если будешь грубить старшим, не видать тебе компании святых.

— Жаль. Я давно уже мечтаю о нимбе. Такая удобная лампа для чтения.

— Что касается самообмана, то многие люди находят его столь же важным для выживания, как и воздух. Но тебе-то это несвойственно. И тем не менее ты настаиваешь, что пришел сюда, чтобы поговорить об Уилбуре и Дэнни.

— Я настаивал?

— Без должной убедительности.

— Тогда почему, по-вашему, я сюда пришел? — спросил я.

— Ты всегда ошибался, принимая мою абсолютную самоуверенность за глубокомыслие, — без запинки ответил он. — Поэтому, если у тебя возникает необходимость разобраться в происходящем и определиться со своими дальнейшими действиями, ты приходишь ко мне.

— Вы хотите сказать, что те советы, которые вы мне давали на протяжении многих лет, не основывались на глубоком анализе возникавших проблем?

— Разумеется, основывались, Одд. Но, как и ты, я всего лишь человек, пусть у меня и одиннадцать пальцев.

У него действительно одиннадцать пальцев, шесть на левой руке. Он говорит, что из девяноста тысяч младенцев один рождается с таким отклонением от нормы. Хирурги обычно ампутируют лишний и ненужный палец.

По какой-то причине (Оззи ею со мной не поделился) его родители категорически отказались от такой операции. Для других детей он превратился в диковинку: одиннадцатипалый мальчик, который со временем стал одиннадцатипалым толстым мальчиком и, наконец, одиннадцатипалым толстым мальчиком с острым языком.

— Возможно, моим советам недоставало глубины анализа, но предлагались они искренне.

— Пусть маленькая, но радость, сэр.

— Да и потом, сегодня ты пришел сюда со жгущим тебя психологическим вопросом, который не дает покоя, тревожит так сильно, что ты даже не хочешь его задать.

— Нет, дело не в этом, — ответил я. Посмотрел на остатки омлета с лобстерами. На Ужасного Честера. На лужайку. На зелень рощи, такую яркую в утренних лучах солнца.

Лунообразно круглое лицо Оззи могло быть самодовольным и любящим одновременно. Его глаза поблескивали в предвкушении моего признания, что правота на его стороне.

Наконец я прервал затянувшуюся паузу:

— Вы знаете Эрни и Пуку Янг.

— Милые люди.

— Дерево у них во дворе…

— Бругманзия. Великолепный экземпляр.

— Все в нем смертоносно, каждый корешок и листок.

Оззи улыбнулся, как улыбнулся бы Будда, если бы Будда писал детективные романы и смаковал различные способы убийства. Согласно кивнул.

— Смертельно опасно, да.

— Почему таким милым людям, как Эрни и Пука, хочется выращивать дерево, несущее смерть?

— Во-первых, потому, что оно прекрасно, особенно в цвету.

— Цветы тоже токсичны.

Отправив в рот последний кусочек бриоши с лимонным мармеладом и насладившись им, Оззи облизал губы.

— В каждом из этих огромных колокольчиков достаточно яда, если, конечно, правильно его извлечь, чтобы убить треть населения Пико-Мундо.

— Мне представляется, есть что-то безответственное, даже извращенное, в стремлении тратить сколько времени и усилий на такое смертоносное растение.

— Эрни Янг представляется тебе безответственным, даже извращенным человеком?

— Как раз наоборот.

— Ага, тогда монстром должна быть Пука. И, за ширмой самопожертвования она скрывает самые зловещие намерения.

— Иногда мне кажется, что друг не должен с таким удовольствием высмеивать меня, как это делаете вы.

— Дорогой Одд, если друзья не могут открыто смеяться над человеком, значит, они ему не друзья. Как еще человек может научиться не говорить того, что может вызвать смех у незнакомцев? Насмешки друзей — это проявление любви, они — прививка от глупости.

— Звучит как глубокая мысль.

— Скажем так, средней глубины, — заверил он меня. — Могу я просветить тебя, юноша?

— Можете попробовать.

— В выращивании бругманзии нет ничего безответственного. Не менее ядовитые растения в Пико-Мундо встречаются повсеместно.

На моем лице отразилось сомнение.

— Повсеместно?

— Ты слишком уж занят сверхъестественным миром, поэтому очень мало знаешь о мире растений.

— Я не трачу много времени и на боулинг, сэр.

— Эти цветущие живые изгороди из олеандра по всему городу. Олеандр в переводе с санскрита «убийца лошадей». Каждая часть растения смертоносна.

— Мне нравится олеандр с красными цветами.

— Если ты бросишь его в костер, дым будет отравленным, — продолжил Оззи. — Если пчелы слишком много времени проведут на олеандре, мед тебя убьет. Азалии не менее опасны.

— Все выращивают азалии.

— Олеандр убьет тебя быстро. Азалии, попавшей в желудок и переваренной, потребуется несколько часов. Рвота, паралич, судороги, кома, смерть. А ведь есть еще можжевельник виргинский, белена, бигнония укореняющаяся, дурман вонючий… и все это здесь, в Пико-Мундо.

— И мы называем ее мать-природа.

— Во времени и в том, что оно с нами делает, тоже нет ничего родительского, — заметил Оззи.

— Но, сэр, Эрни и Пука Янг знают, что бругманзия смертоносна. Собственно, из-за смертоносности они посадили ее и с тех пор холят и лелеют.

— Думай об этом как об атрибуте религии дзэн.

— Я бы подумал, если б знал, что это означает.

— Эрни и Пука ищут понимания смерти и побеждают свой страх перед ней, одомашнивая смерть в форме бругманзии.

— Звучит как мысль средней глубины.

— Нет. Это как раз глубокая мысль.