Книга Блудный сын, страница 7 – Дин Кунц

Возможно, именно тогда он и сможет рассчитывать на встречу с идеальной женщиной. Он часто грезил о том, какой у них будет секс. Неистовый, как ядерная реакция.

Район Риверуок местным жителям нравился, но Рой подозревал, что на этот раз большую часть толпы составляли туристы, с учетом того, как часто они останавливались, чтобы поглазеть на уличных художников, тут же рисующих шаржи на всех желающих и известных артистов. Местные не покупали бы в таких количествах футболки с надписью «Новый Орлеан» на груди.

Подойдя к ярко-красному киоску, где продавалась сахарная вата. Рой внезапно почувствовал, как в нем закипела ярость. Запах нагретого сахара ощущался на значительном расстоянии от киоска.

Продавала сахарную вату молодая женщина, сидевшая на табуретке под красным зонтиком. Лет двадцати с небольшим, простенькая, полненькая, не вызывающая интереса.

Но ее глаза. Ее глаза.

Они сразу зачаровали Роя. Удивительные зеленовато-синие, бесценные драгоценные камни, невесть как оказавшиеся в дешевой оправе.

Кожа вокруг глаз пошла морщинками, когда она почувствовала его взгляд и улыбнулась.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Рой шагнул к киоску.

— Я бы хотел чего-нибудь сладкого.

— У меня есть только сахарная вата.

— Не только, — ответил он, хваля себя за собственную утонченность.

На ее лице отразилось недоумение.

Бедняжка. Она просто не могла понять, о чем он.

— Да, порцию сахарной ваты, пожалуйста.

Она взяла бумажный конус и начала накручивать на него сахарные нити, отчего запах горячего сахара заметно усилился.

— Как вас зовут? — спросил он.

Она замялась, смутилась, наконец ответила:

— Кэндейс.

— Девушка по имени Сладенькая [8] продает сладенькое? Это судьба или здоровое чувство юмора?

Она покраснела.

— Я предпочитаю Кэндейс. Слишком много негативных ассоциаций, если… полную женщину называть Кэнди.

— Да, вы, конечно, не манекенщица-анорексичка, но что с того? Красота бывает разная.

Кэндейс, очевидно, редко, а то и никогда не слышала таких добрых слов, особенно от столь привлекательного и желанного мужчины, как Рой Прибо.

Если эта женщина и думала о том дне, когда перестанет выделять отходы жизнедеятельности организма, то не могла не понять, что по пути к этой цели он продвинулся гораздо дальше, чем она.

— У вас прекрасные глаза, — продолжил он. — Удивительно прекрасные глаза. В такие глаза можно смотреть год за годом.

Кэндейс зарделась еще сильнее, но изумление настолько побороло застенчивость, что она решилась встретиться с Роем взглядом.

Рой понимал, что ни в коем случае нельзя брать ее штурмом. До сих пор ее только отвергали, и она могла заподозрить, что он хочет не приударить за ней, а выставить на посмешище.

— Как христианин, — объяснил он, хотя и не имел религиозных пристрастий, — я верю, что Бог сделал каждого хоть в чем-то, но прекрасным, и наша задача — распознать эту красоту. Ваши глаза… они совершенны. Они — окна вашей души.

Положив порцию сахарной ваты на прилавок, она отвела взор, словно сочла за грех позволить ему слишком долго ими любоваться.

— Я не ходила в церковь шесть лет, с тех пор, как скончалась моя мать.

— Как печально это слышать. Должно быть, она умерла совсем молодой.

— Рак, — призналась Кэндейс. — Я так разозлилась. Но теперь… мне недостает церкви.

— Мы можем как-нибудь сходить в церковь вместе, а потом выпить кофе.

Она вновь рискнула вскинуть на него глаза.

— Почему?

— Почему нет?

— Дело в том… Вы такой…

Вот тут он изобразил застенчивость, отвел взгляд.

— Не вашего круга? Я знаю, некоторым людям я кажусь пустышкой…

— Нет, пожалуйста, я хотела сказать не это. — Но Кэндейс не смогла заставить себя озвучить свои мысли на этот счет.

Рой достал из кармана маленький блокнот, что-то написал на листке, вырвал его, протянул девушке.

— Тут мои имя и фамилия, Рой Дарнелл, и номер сотового телефона. Может, вы передумаете.

— Я практически никуда… ни с кем не хожу. — Кэндейс, не отрываясь, смотрела на листок.

Милое, застенчивое существо.

— Я понимаю. Со мной та же история. Для нынешних женщин я слишком старомоден. Они такие… смелые. Смущают меня.

Когда он попытался заплатить за сахарную вату, она никак не хотела брать с него деньги. Но он настоял.

Ушел, вроде бы прикладываясь к лакомству, чувствуя на себе взгляд девушки. Как только красный киоск скрылся из виду, выбросил вату в мусорный бак.

Сев на залитую лучами яркого солнца скамью, Рой сверился с последней страницей блокнота, которую занимал список. Потратив массу усилий здесь, в Новом Орлеане, а ранее — в других городах, он только вчера вычеркнул из списка предпоследний пункт: кисти.

Теперь поставил знак вопроса около последнего, надеясь, что скоро удастся вычеркнуть и его: глаза?

Он — ребенок «Милосердия», в «Милосердии» рожденный и в «Милосердии» выросший.

В своей комнате без единого окна он сидит за столом, одну за другой заполняет страницы толстой книги кроссвордов. Ему не приходится задумываться над ответами. Ответы приходят к нему мгновенно, и он заполняет чернильными буквами пустые клеточки, никогда не допуская ошибки.

Его зовут Рэндол Шестой, потому что пять мужчин по имени Рэндол ушли в этот мир до него. Если бы ему тоже предстояло уйти в мир, вместо номера ему дали бы фамилию.

В резервуаре сотворения, прежде чем у него появилось сознание, он получил образование методом прямой информационной загрузки мозга. И после появления на свет продолжал учиться во время сессий наркотического сна.

Он знает природу и человечество до мелочей, знает, как выглядят, пахнут и звучат места, где никогда не был. И однако его мир — четыре стены одной-единственной комнаты.

Персонал «Милосердия» называет это пространство его помещением для постоя. Таким термином определялись комнаты, которые при прохождении через деревню военной части использовали в крестьянских домах для размещения солдат.

В войне против человечества (пока тайной, но со временем ей предстояло перейти в открытую стадию) он — восемнадцатилетний юноша, который ожил четыре месяца назад.