Книга Запертая в своем теле, страница 23 – Ким Слэйтер

Поднявшись наверх, я немного постояла у двери, слушая тихое мерное дыхание, любуясь золотистыми кудряшками, так чудесно рассыпавшимися по подушке, ее ресницами, темными и длинными, как у Эндрю, и вспоминая, как порой она сама будила меня по ночам, когда приходила, напуганная страшным сном.

Что ж, ничего удивительного: после того, как из жизни внезапно и трагично исчез отец, девочка боится, как бы не пропала и мать.

Но пора было вставать.

Нам повезло, что прежние жильцы не забрали шторы, хотя проку от них, честно говоря, не было почти никакого — тонкая ткань свободно пропускала свет. Пусть пока повисят, но, как только я начну регулярно зарабатывать, клянусь, сделаю всё, чтобы у моей красавицы была спальня, как у настоящей принцессы.

При мысли о том, что пришлось пережить Эви, сердце болезненно сжалось. Сначала папа, который был-был — и вдруг исчез, потом еще и это — новый дом, новая школа… Разве непонятно, что после такого любой ребенок будет далеко не в восторге, что к нему привлекли внимание всего класса?

Это моя вина. Надо было лучше объяснить все Харриет Уотсон.

Хотя что я могла сказать? Попросить не помогать Эви, не пытаться интегрировать ее в класс? Оставить в покое? Не обращать внимания? Конечно же, нет. Мисс Уотсон права, и ее усилия окупятся сторицей — в этом я была уверена.

— Доброе утро, мамочка.

— Доброе утро, золотая моя. — Глядя на зевающее, сонно улыбающееся с подушки чудо, было невозможно не улыбнуться в ответ. — Моя умненькая, хорошая девочка, которая ходит теперь в настоящую школу.

По ее лицу скользнула тень, пальцы зарылись в одеяло.

— Любимый завтрак ждет ваше высочество внизу.

— «Фростед шреддиз»? — Дочка просияла.

— И апельсиновый сок БЕЗ мякоти.

— Ням!

Эви отбросила одеяло и кинулась обниматься.

— Ну как, будешь сегодня умницей, сходишь в школу еще разок? — рискнула я. — У меня сегодня тоже первый день, и я сильно волнуюсь. Как ты думаешь, вдвоем мы справимся?

— Да, мамочка. — Она серьезно кивнула в ответ, и я мысленно возблагодарила великое и ужасное божество детских истерик за вовремя дарованную передышку.

* * *

Час спустя умытая, накормленная, одетая и причесанная Эви стояла в углу нашей крошечной прихожей, скрестив на груди руки, и отказывалась покидать дом.

— Эви, прошу тебя. Ты должна пойти в школу.

— Бабуля сказала, что это необязательно.

— Бабуля сказала так потому, что ты расстроилась, и она хотела тебя утешить. Но все девочки и все мальчики должны ходить в школу, иначе их мам посадят в тюрьму. Таков закон.

На целых две секунды Эви встревожилась.

— А я НЕ ХОЧУ.

Это уже становилось смешно. Если мы не выйдем из дома в ближайшие пять минут, то обязательно опоздаем.

— Ты должна ходить в школу, хочешь ты этого или нет.

— Я хочу ходить в школу, — возразила она, блестя глазами. — Только не в эту, а в другую. А в гадкий Сент-Сейвиорз я больше не пойду.

— Но другой школы здесь нет. Так что придется ходить в эту.

— Не хочу! — Детский голосок взлетел на целую октаву, когда я потянула ее за собой.

— А давай просто выйдем на улицу и пройдемся; заодно посмотрим, вдруг тебе захочется… Смотри, какой сегодня хороший день. Где-нибудь поблизости наверняка есть покемон. Если это так, то мы его поймаем.

Эви вытаращила глаза.

— Ладно, мама. А если, когда мы туда придем, я не захочу идти внутрь, ты разрешишь мне вернуться домой?

— Ой, гляди-ка, кто тут у нас! — воскликнула я, тарабаня по экрану телефона и прикидываясь, будто ничего не слышу. — Пойдем скорее, поймаем! — И я показала Эви телефонного монстра.

Мимо живых изгородей и скамеек для отдыха — любимых мест обитания покемонов — мы продвигались довольно быстро. Всё шло просто отлично, пока впереди не показались ворота школы.

— Знаешь, мамочка, я все же решила, что не пойду внутрь. — С этими словами дочка встала посреди дороги как вкопанная и снова сложила руки на груди.

— Я же тебе объяснила. Ходить в школу обязательно.

— Я не хочу. НЕ ХО-ЧУ! — И тут хлынули слезы, которые она так щедро размазывала по лицу, что намочила челку.

— Эви, прошу тебя!

Я тащила ее в одну сторону, она, упираясь, тянула меня в другую, а мимо шли родители с детьми и глазели: дети, как один, разинув рты, родители кто с осуждением, а кто с сочувствием.

— Гос-споди боже мой! — раздался громкий голос откуда-то спереди. — Что это здесь творится?

Я испугалась и выпустила руку дочери, а она перестала сопротивляться. Вместе мы повернулись к калитке и увидели Харриет Уотсон, стоявшую, уперев руки в бока и глядя на нас.

Эви застыла.

— Неужели это та самая Эви Коттер, которая вчера была такой хорошей девочкой? — Она покачала головой и посмотрела на меня с наигранным недоверием. — А вы знаете, что сказала мисс Ахтар? Что если Эви и сегодня будет вести себя так же хорошо, то наверняка получит наклейку.

Дочка удержала всхлип и вытерла глаза.

— Наклейку, да? — повторила я.

— Да, наклейку. Мы редко кому их даем. Только самым-самым лучшим. — Харриет сделала два шага вперед и протянула руку. — А ну-ка, мисс Коттер, пойдем со мной. Войдем в класс вместе, а мисс Ахтар ничего не скажем — ей не обязательно знать о том, что у тебя сегодня выдалось слезливое утро, правда?

Эви покивала и ухватилась за руку мисс Уотсон. Ее взгляд горел надеждой на обретение заветной наклейки.

Видя, что дочка больше не плачет, я выдохнула с облегчением.

— Пусть это будет наш маленький секрет, — сказала Харриет и со значением кивнула мне. Я развернулась и тихонько пошла прочь, вслушиваясь в доносящийся из-за спины разговор. — А еще у нас сегодня будет очень интересное задание. Ты вроде любишь рисовать, верно?

— Бабуля говорит, что у меня получается, — услышала я голосок дочери. — Я много чего умею рисовать, даже лица.

Я остановилась, глядя на то, как они идут к школе. Эви кивала, отвечая на расспросы мисс Уотсон, и даже не оглянулась. Тяжкий груз упал с плеч, и я покрутила головой, разминая напряженную шею.

Пусть мама говорит что хочет, но отныне Харриет Уотсон — моя героиня.

Наши дни

Королевский медицинский центр, Ноттингем

Я отчаянно пытаюсь не спать.

Если засну, то они придут и выключат меня. Легко и просто: поворот рычажка, нажатие кнопочки, и бац — меня нет.

Никто их не остановит, никто обо мне не заплачет. Доктор Шоу подпишет нужные бумаги, их передадут коронеру ^[14]. Тело кремируют, свидетельство о смерти подошьют к делу, и всё — был человек и нет человека. Никто и не узнает, что я была жива. Что я жила в этой невидимой тюрьме.