Книга Вторжение, страница 69 – Дин Кунц

Вергилий по-прежнему не рвался в лидеры, но храбро держался рядом с Молли, пусть по бокам у него и пробегала дрожь.

Она открыла низкую бронзовую калитку, которая вела в операционный зал, ступила на территорию денег, отдавая себе отчет, что деньги более ничего не значили.

Еще одно ограждение отделяло операционный зал от коридора, уходящего в глубь банка. Она открыла калитку и вместе с Вергилием прошла в коридор.

Вдоль него стояли три лампы Коулмана. Тишину нарушало только шипение горевшего в них газа.

Здесь пол был покрыт ковром. Поэтому собака шла бесшумно.

Она насчитала пять дверей по правую руку, три — по левую, все с панелями матового стекла в верхней половине. На некоторых она прочитала фамилии руководства банка, на одной — «КОМНАТА ОТДЫХА», на двух надписей не было.

В конце коридора находилась дверь, ведущая в хранилище. Массивная, стальная, с тремя запорными штырями толщиной в дюйм, установленная в стальной коробке, полностью распахнутая.

За дверями с матовыми панелями царила темнота. Она подумала, а не заглянуть ли в комнаты за ними, но потом доверилась интуиции и прошла мимо.

В голове прозвучал испуганный голос Касси: «Они могут взять твое лицо и держать его в руках, показать тебе его и другие лица…»

В хранилище горела как минимум одна лампа. Но из коридора она там никого не видела.

«…лица в их руках… ударить кулаком… заставить кричать…»

Молли находилась в пятнадцати футах от стальной двери хранилища, когда мозгом, и головным, и костным, кровью, мышцами и костями почувствовала возвращение воздушного левиафана. Он летел с северо-северо-востока, сжимая находящийся под ним воздух, и она поняла, каково ныряльщику, опустившемуся на большую глубину, ощущать на себе груз давящей морской толщи.

В нескольких шагах от хранилища она услышала шум льющейся воды, повернулась и увидела, что Вергилий мочится на стенку. Опорожнив мочевой пузырь, он подошел к ней, поджав хвост, дрожа, но готовый сопровождать ее и дальше.

— Хороший мальчик, — прошептала Молли, — храбрый мальчик.

На пороге страх заставил ее остановиться. Во рту пересохло, ладони похолодели и вспотели. Ребристая рукоятка пистолета стала скользкой от пота, она попыталась подавить дрожь, но какие-то мгновения ее зубы стучали, словно кастаньеты.

Она пересекла широкий, в три фута, стальной порог. Впереди, за небольшим вестибюлем, находился прямоугольный зал с депозитными банковскими ячейками. Там горела лампа Коулмана, но не было ни души. В правой стене вестибюля Молли увидела еще одну открытую дверь. И за ней мерцал свет.

Даже в хранилище, за его толстенными стенами, она чувствовала ритмичные пульсации гигантских работающих двигателей корабля-горы, пролетающего в этот самый момент над городом.

Она вошла в дверь. Слева находилось денежное хранилище: полки с купюрами, монетами, гроссбухами.

Там же были и дети, все пятеро, живые, но страшно напуганные. Они сидели на полу, спинами к стене. А рядом с ними, как ей и следовало ожидать, стоял Майкл Рендер, ее отец.

Двадцатью годами раньше Рендер убил пятерых учеников ее класса. Теперь опасности подвергались еще пятеро детей.

Словно зная, о чем она думает, он сказал:

— Налицо магия чисел, не так ли?

Она могла бы ожидать, что его голос будет эхом отражаться от металлических стен, но он звучал приглушенно, мягко. И хотя в словах его чувствовалась насмешка, говорил он тихо, словно распорядитель похорон, преисполненный уважением к мертвым.

Молли держала пистолет обеими руками, нацелив его на красивое лицо.

— Я забираю их отсюда.

— Разве что мертвыми.

— Если уж до этого дойдет, то умрешь только ты.

— Если уж до этого дойдет, — насмешливо повторил он. — Какая-то у тебя путаница насчет правильного и неправильного, дорогая Молли. Ты могла бы пристрелить меня в таверне, но позволила уйти. Позволила уйти, чтобы я продолжал творить зло?

Она покачала головой.

— Ты недооцениваешь меня.

Дрожа, поджав хвост, опустив голову, Вергилий проскользнул мимо Рендера, чтобы присоединиться к детям.

Рендер одарил Молли одной из своих убийственных улыбок, теплота которых так очаровала ее мать, что она согласилась стать его женой.

— Если ты убиваешь собственного отца, для такого деяния есть специальный термин. Раtricide [29] , если не ошибаюсь.

— У меня нет отца, — парировала она.

— Ты говоришь себе, что нет, но не убеждена и этом. Ты знаешь, в тот день я пришел в твою школу, потому что любил тебя и не хотел потерять.

— Ты никогда никого не любил, кроме себя.

— Я любил тебя так сильно, что в тот день убивал, чтобы забрать тебя, убивал всех, кто вставал у меня на пути, чтобы получить шанс воспитать тебя, как положено хорошему отцу.

Он шагнул к ней.

— Не приближайся, — предупредила она. — Помни, в тот день я выстрелила в тебя дважды.

— И в спину, — согласился он. — Но тогда ты была наивной, не знала всех сложностей, связанных с правильным и неправильным.

Он сделал еще шаг, протянул руку, ладонью вверх, словно хотел установить эмоциональную связь.

Она попятилась.

Он же продолжал сближаться с ней.

— Обними папулю, давай присядем и все обговорим.

Молли уже стояла на пороге двери в денежное хранилище. Она могла отступать и дальше, в маленький вестибюль, но тогда дети остались бы с ним.

Он продолжал идти к ней, с протянутой рукой.

— Твоя мать всегда верила в силу любви, в мудрость дискуссии. Она говорила, что всего можно достичь доброй волей, стремлением к компромиссу. Разве она не научила тебя этому, Молли?

Она выстрелила ему в грудь. Хранилище не заглушило выстрела, он ударил по барабанным перепонкам. Словно они стояли в огромном колоколе.

Она услышала, как закричали дети, периферийным зрением увидела, что некоторые зажали уши руками, другие закрыли ими глаза.

Пуля сотрясла Рендера. Его глаза широко раскрылись. И он улыбнулся.

Она вогнала в него вторую пулю, третью, четвертую, но он не падал. Четыре входных отверстия появились на груди, но из них не хлынула кровь.

Молли опустила пистолет.

— Ты уже был мертвым. Был мертвым, когда пришел в таверну.

— Когда все начало разваливаться, некоторые охранники клиники, в которой я находился, отпускали нас. Из жалости, из сострадания, чтобы не оставлять запертыми в клетках, как животных, где мы умерли бы с голоду. Но среди них были двое, которые не хотели, чтобы мы вышли на свободу. И убивали нас в наших камерах, прежде чем сами ушли.