Книга Дверь в декабрь, страница 56 – Дин Кунц

— Когда вы в последний раз видели Вилли?

— Более года тому назад.

— Вы развелись?

— Ну…

— Стали жить раздельно?

— Да, но… не в том смысле, что вы имеете в виду.

Ему очень хотелось, чтобы она посмотрела на него.

— Тогда скажите, что имеете в виду вы.

Она нервно поерзала на диване.

— Мы никогда не… регистрировали наш брак.

— Не регистрировали? Но у вас же его фамилия?

Она кивнула, продолжая разглядывать свои руки.

— Да, он позволил мне изменить мою.

— Вы пошли в суд, изменили фамилию на Хоффриц. Когда? Почему?

— Два года тому назад. Потому что… потому что… вы не поймете.

— А вы попробуйте мне объяснить.

Реджина ответила не сразу, и Дэн, ожидая, пока она заговорит, оглядел комнату. На каминной доске над белым кирпичным камином увидел еще одну галерею фотографий Вилли Хоффрица: восемь штук.

И хотя в доме было тепло, у Дэна, когда он смотрел на аккуратно расставленные, в серебряных рамках, фотографии убитого психолога, создалось ощущение, что он перенесся в январскую ночь в Скалистых горах.

— Я хотела показать Вилли, что полностью принадлежу ему, полностью и навсегда.

— Он не возражал против того, чтобы вы взяли его фамилию? Не говорил, что благодаря этому вы сможете подать на него в суд, потребовать алименты?

— Нет, нет, я бы никогда такого не сделала. Он знал, что тут ему опасаться нечего. О, нет. Невозможно.

— Если он хотел, чтобы вы носили его фамилию, почему не женился на вас?

— Он не хотел жениться. — В голосе слышались разочарование и сожаление.

И хотя Реджина сидела, опустив голову, Дэн увидел, как грусть, словно внезапно возросшая сила тяжести, потянула лицо вниз.

Однако любопытство свое Дэн еще не утолил.

— Он не собирался жениться на вас, но хотел, чтобы вы носили его фамилию. Чтобы показать, что вы… принадлежите ему.

— Да.

— Взять его фамилию… все равно что поставить на себя клеймо?

— О, да, — сипло прошептала она, и при воспоминании об этом странном акте покорности на ее лице расцвела улыбка истинного наслаждения. — Да. Все равно что поставить на себя клеймо.

— Похоже, он был чудный парень, — сказал Дэн, но она не уловила иронии в его голосе, поэтому Дэн решил ее встряхнуть, вывести из образа побитой собачонки. — Господи, да он же был законченным самовлюбленным эгоистом!

Она вскинула голову, наконец-то встретилась с ним взглядом.

— О, нет! — Она нахмурилась. Говорила без злобы или нетерпения, с теплотой, всеми силами стараясь исправить, как ей представлялось, неправильное восприятие характера покойного. — Нет. Только не Вилли. Такого, как Вилли, больше не будет. Удивительный человек. Я бы сделала для него все, что угодно. Все. Уникальный человек. Вы его не знали, а не то не сказали бы о нем дурного слова. Не смогли бы. Не смогли бы, если б знали Вилли.

— Однако есть люди, которые его знали, и они отзывались о нем далеко не лестно. Я уверен, вы в курсе.

Она вновь уставилась на свои руки.

— Все они завистливые, ревнивые, злобные подонки. — Голос остался прежним, мягким, сладким, невероятно женственным, словно ей запретили марать свою женственность резкостью тона или каким-либо иным проявлением злости.

— Его вышибли из ЛАКУ.

Она промолчала.

— Из-за того, что он сделал с вами.

Реджина продолжала молчать, избегая встретиться с Дэном взглядом, но опять заерзала на диване. Халат открылся, обнажив идеальной формы бедро. Синяк, размером с монету в полдоллара, темнел на кремовой коже. Два синяка поменьше виднелись у колена.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Вилли.

— Не буду.

— Боюсь, вы должны.

Она покачала головой.

— Что он делал с Диланом Маккэффри в Студио-Сити?

— Против Вилли я не скажу ни слова. И мне все равно, что вы со мной сделаете. Посадите меня в тюрьму, если хотите. Мне наплевать. — Она говорила спокойно, но чувствовалось, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. — Слишком много сказано о Вилли плохого людьми, которые недостойны лизать ему ботинки.

— Реджина, посмотрите на меня, — попросил Дэн. Реджина поднесла руку ко рту, принялась мягко жевать большой палец.

— Реджина? Посмотрите на меня, Реджина.

Нервно продолжая то ли жевать, то ли сосать большой палец, она подняла голову, но не встретилась с ним взглядом. Смотрела поверх его плеча, ему за спину.

— Реджина, он же вас бил.

Молчание.

— Это из-за него вы попали в больницу.

— Я его любила, — проговорила она, не вынимая палец изо рта.

— Он опробовал на вас изощренную технику «промывки мозгов», Реджина. Каким-то образом забрался в ваш разум и изменил вас, извратил вашу психику, и все это не характеризует его как милого и удивительного человека.

Слезы потекли у нее по щекам, лицо перекосило от горя.

— Я так любила его.

Когда Реджина поднесла руку ко рту, рукав соскользнул вниз. Дэн увидел маленький синяк у сгиба локтя, а на запястье вроде бы следы от веревок.

Она сказала ему, что не видела Вилли Хоффрица год, но кто-то играл с ней в ту же садомазохистскую игру, причем совсем недавно.

Дэн скользнул взглядом по фотографиям мертвого психолога, стоящим на кофейном столике. Воздух внезапно стал густым, маслянистым, грязным. И именно желание глотнуть свежего воздуха едва не заставило его подняться и броситься к двери. Но он остался на месте.

— Как вы могли любить человека, который причинял вам боль?

— Он освободил меня.

— Нет, поработил вас.

— Он освободил меня, позволил стать такой…

— Какой?

— Какой я хотела быть.

— И какой вы хотели быть?

— Какая я сейчас.

— И какая вы?

— Готовая сделать все, чего от меня хотят.

Слезы более не текли.

Улыбка изогнула кончики рта, когда она обдумывала свою последнюю фразу.

— Готовая сделать все, чего от меня хотят, — повторила она, и по ее телу пробежала дрожь, словно сама мысль о том, что она — рабыня, доставляла ей сладострастное удовольствие.

С нарастающими раздражением и злостью Дэн спросил:

— Вы говорите мне, что родились только для того, чтобы выполнять все желания Хоффрица, родились только для того, чтобы стать такой, какой он вас сделал?