Онлайн книга «До рая подать рукой»
|
– Но именно там можно найти работу. Эф неодобрительно поморщилось, но тут же ее лицо разгладилось. И хотя неодобрение лишь промелькнуло на лице Эф, Микки поняла, что в ее голосе та услышала аргументы обвиняемых Нюрнбергского трибунала, объяснявших причины их работы в крематориях Дахау и Освенцима. – Вы беспокоитесь из-за ребенка? – спросила Эф. – Да. Из-за маленькой девочки, которая живет по соседству с моей тетей. Она в ужасном положении. Она… – Почему ваша тетя сама не пришла с жалобой? – Ну, я здесь за нас обоих. Тетя Джен… – Я не могу проводить расследование, основываясь на сведениях, полученных из вторых рук, – не грубо, скорее с сожалением заявила Эф. – Если ваша тетя заметила что-либо, заставившее ее тревожиться за благополучие девочки, она сама должна рассказать мне об этом. – Да, разумеется, я понимаю. Но, видите ли, я живу с тетей. И тоже знаю эту девочку. – Вы видели, как с ней жестоко обращались… били, трясли? – Нет. Рукоприкладства я не видела. Но… – Вы видели доказательства? Синяки, ссадины? – Нет-нет. Дело не в этом. Никто ее не бьет. Это… – Сексуальные домогательства? – Нет, слава богу, Лайлани говорит, что это не тот случай. – Лайлани? – Это ее имя. Девочки. – Все они обычно говорят, что это не тот случай. Стесняются. Правда всплывает только по ходу расследования. – Я знаю, как часто бывает именно так. Но она девочка необычная. Очень самостоятельная, очень умная. Говорит все как есть. Она бы сказала, если бы ее растлевали. Она говорит, что нет… и я ей верю. – Вы видитесь с ней регулярно? Говорите с ней? – Вчера вечером она пришла к нам на обед. Она… – Значит, ее не держат под замком? Мы не говорим о жестоком обращении, связанном с ограничением передвижения? – Передвижения? Ну, может, и говорим в определенном смысле. – В каком именно? В комнате стояла удушающая жара. Как и во многих современных зданиях, построенных в расчете на эффективную вентиляцию и энергосбережение, окна не открывались. Система циркуляции воздуха работала, но шума от нее было больше, чем прока. – Она не хочет жить в этой семье. Никто бы не захотел. – Никто из нас не выбирает семью, миссис Белсонг. Если бы нарушение прав детей определялось по этому принципу, количество дел, которые я веду, возросло бы в десятки раз. Под ограничением передвижения я подразумеваю следующее: сажают ли ее на цепь, запирают в комнате, запирают в чулане, привязывают к кровати? – Нет, ничего такого нет. Но… – Преступное пренебрежение ее здоровьем? К примеру, страдает ли девочка хроническим заболеванием, которое никто не лечит? У нее дефицит веса, она голодает? – Она не голодает, нет, но я сомневаюсь, что она получает правильное питание. Ее мать не слишком хорошая повариха. Откинувшись на спинку стула, Эф вскинула брови. – Не слишком хорошая повариха? Чего я не понимаю, миссис Белсонг? Микки сидела, чуть наклонившись вперед, в позе просителя, словно пыталась убедить инспектора в чем-то далеком от действительности. Она выпрямилась, откинулась на спинку стула. – Знаете, мисс Бронсон, вы уж извините, если я говорю бессвязно, но, поверьте, я не напрасно трачу ваше время. Это уникальный случай, и стандартными вопросами до сути не добраться. Микки еще говорила, когда Эф повернулась к компьютеру и начала что-то печатать. Судя по скорости, с которой ее пальчики бегали по клавиатуре, она прекрасно освоила эту сатанинскую технологию. – Хорошо, давайте откроем по этому делу файл, введем исходные данные. Потом вы расскажете всю историю своими словами, раз считаете, что так будет проще, а я отредактирую их для отчета. Ваша фамилия Белсонг, Микки? – Белсонг, Мичелина Тереза, – фамилию и оба имени Микки произнесла по буквам. Эф спросила адрес и телефон. – Мы не раскрываем имеющуюся у нас информацию о человеке, обращающемся с жалобой, то есть о вас, семье, к которой вы привлекаете наше внимание, но должны иметь ее в своем архиве. По просьбе инспектора Микки передала ей и карточку социального страхования [58] . Введя идентификационный номер в компьютер, Эф еще несколько минут что-то печатала, изредка поглядывая на дисплей, и так увлеклась работой, что, казалось, забыла про посетительницу. В этом, собственно, и проявилась бесчеловечность технологии, о которой она упоминала ранее. Микки не видела дисплея. А потому удивилась, когда Эф, не отрывая от него глаз, сказала: – Так вас приговорили к тюремному заключению за владение краденой собственностью, за помощь в подделке документов, за владение поддельными документами с целью их последующей продажи… включая поддельные водительские удостоверения и карточки социального страхования… Слова Эф достигли успеха там, где потерпели неудачу лимонная водка и пончики с шоколадной начинкой: к горлу Микки подкатила тошнота. – Я… я хочу сказать… извините, но я не думаю, что вы вправе спрашивать меня об этом. Эф продолжала смотреть на экран. – Я не спрашивала. Просто проверяла вашу личность. Тут указано, что вас приговорили к восемнадцати месяцам тюрьмы. – Это не имеет никакого отношения к Лайлани. Эф не ответила. Ее изящные пальчики уже не бегали по клавиатуре, а гладили ее, словно она проводила тонкую настройку, добывала мельчайшие подробности. – Я ничего этого не делала. – Микки презирала себя за то, что оправдывалась, за смирение в голосе. – Я понятия не имела, чем занимался парень, с которым я тогда была. Эф больше интересовала информация компьютера, чем рассказ Микки о себе. Чем меньше вопросов задавала Эф, тем больше хотела объяснить Микки. – Я просто оказалась в машине, когда копы арестовали его. Я не знала, что находится в багажнике, ни про фальшивые документы, ни про украденную коллекцию монет, ничего не знала. Эф словно не расслышала ни единого слова. – Вас отправили в Северо-калифорнийскую женскую тюрьму. К югу от Стоктона, не так ли? Однажды я ездила в Стоктон на фестиваль спаржи. На одном из лотков продавались блюда, изготовленные заключенными женской тюрьмы, участвующими в программе культурной реабилитации. Насколько я помню, ничего особо вкусного отведать не удалось. Тут сказано, что вы еще там. |